Eсли можно, сначала представьтесь, пожалуйста. Как Вас зовут? Сколько Вам лет?

M. Karp: Меня зовут Михаил Карп. Я являюсь председателем союза ветеранов войны в Афганистане сектора Центр в Кишиневе. И являюсь ветераном национальной армии республики Молдова. То есть прослужил в вооруженных силах 25 лет.

Можно спросить когда Вы родились?

M. Karp: Я родился 29 апреля 1955 года в Дубоссарском районе, это республика, скажем так сейчас, Приднестровская, Молдавская. А раньше это была Republica Sovietică Socialistă Moldovenească.

А Ваши родители, кем они были…?

M. Karp: Мои родители были рабочими, из семьи рабочих, вот в селе, понятное дело. Значит, я окончил школу среднею….

Извините, а отец воевал?

M. Karp: Нет, отец не воевал. Он, когда была Великая Отечественная война, он был мальчиком босоногим, ему 7 лет было.

А дедушка?

A Military Career

Как вы выбрали военную профессию? Почему?

M. Karp: Значит, 1973 году, когда я был призван в вооружённые силы СССР, значит, я был солдатом. Попал я служить в Германию, в ГДР, город Майнинген, это Тюрингия. Я служил в мотострелковом полку простым солдатом. Потом получил ефрейтора, стал старшим стрелком, и мне понравилось. Я до армии занимался спортом активно, был… борьбой занимался, греблей занимался. То есть активный образ жизни, я никогда в жизни не курил, кроме Афганистана. Вот, и я решил остаться в вооруженных силах, то есть в рядах армии после разговора со своим командиром. У меня был очень такой, скажем, по нашим меркам, добрый справедливый, но физически развитый, красивый такой командир. И я для подражания может быть, для того, чтобы понять правильно свою позицию, я решил, что а почему бы не остаться в армии. Тем более, что это была заграница, а заграницей тогда, скажем так, пользовались какими-то льготами, вот эти офицеры, прапорщики, и поэтому решил остаться на сверхсрочную службу, закончив в Минске шестимесячные курсы прапорщиков, в городе Минске. После этого я был опять направлен в туже воинскую часть, откуда был послан на эти курсы, уже техником зенитно-ракетного комплекса, то есть я был уже техником, профессиональным военным, подготовленным для несения службы, скажем, в войсках ПВО, противовоздушная оборона.

One Order and One Request at a Time: to Create a Museum in Ohrdruf, Germany

Это было когда? В каком году?

Это был приказ?

M. Karp: Это был и приказ, и в тоже время просьба, потому что я как… у меня, скажем, хобби рисовать, писать. И как художника меня попросили. Ну, и в тоже время приказ туда. И я поехал в этот Ордруф, и там с нуля мы сделали, значит, этот музей 39ой дивизии, там юбилей приближался, и меня послали в Москву на встречу с ветеранами, в Москву. И вот в Москве я познакомился с ветеранами этой дивизии, своего полка даже, где я служил. И по рассказам, по сбору личных вещей вот этих ветеранов я уже привез в Германию, привез очень много материала, и сделали этот музей. Вот, и до 81 года я служил, скажем, в Германии. А в 1981 году, когда у меня закончился контракт, мне надо было опять, значит, продлевать контракт, я продлил контракт, и я не знал, что волею судьбы по приказу командования я попаду в Туркистанский военный округ. Я думал, что я попаду где-нибудь в Белоруссию, в Молдавию. Но приказ есть приказ. И меня отправили в Туркистанский военный округ в распоряжение, значит, командующего, это город Ташкент. Вот, с семьей, все как это…

New Assignments: Ýolöten, then Kushka in Afghanistan

M. Karp: […] И я приехал туда. Ну, несколько дней находился в гостинице с семьей, а потом говорят: «В отделении кадров Вам скажут, куда ехать». Ну, я подождал, подождал. Вызывают меня в отделения кадров и говорят: «Вы поедете в Туркмению, город Елетен». Там в Елетене есть учебный полк, который готовит молодых ребят для службы в Афганистане. Ну, и у меня, скажем так, большой багаж подготовки именно солдат не был, но я был призван из Германии, где все подразделения проходили хорошую боевую подготовку в плане учебных стрельб: ночью, днем, форсирование рек и всевозможные учения, которые проводились в масштабе Варшавского договора. Когда с польскими войсками, когда с национальной армией ГДР, и поэтому была практика, скажем, вот таких учений. И вот туда… Значит, я приехал в Елетен, в этот учебный полк, и меня назначили командиром хозяйственного взвода, вот, полка, начальником столовой. Я раз где-то… да, раза 2 писал рапорт, чтобы меня перевели в какие-то нормальные войска, чтобы можно было стрелять. Но мне сказали, что Вы пока здесь нужнее, у нас вакант по этой должности. Ну, и года 2 я был в этом полку командиром хозяйственного взвода, начальник столовой.

Feed people, and Organize Meals

M. Karp: Кормить людей, и иметь, как говорится, хорошее питание, то есть организовывать вот этот быт тоже и питание… Тем более что у нас более тысячи человек было на довольствие в этой столовой. Это был неимоверный труд, потому что в жарком климате, который там был, пища быстро портилась, и надо было очень быть аккуратным в мытье посуды, подготовки, в приготовление. Это надо быть очень скрупулёзным и иметь особые навыки приготовления пищи, сбережения её…

А Вы знали как это сделать?

M. Karp: Ну кончено. Я же… Да, мы же когда в школе прапорщиков, мы проходили всевозможные этапы, то есть не только по вооружению. В воинской части в Германии, где я служил, там мы ходили дежурные по столовой. А когда идешь по столовой, там получаешь продукты, знаешь сколько норма отпускается на солдата, как приготовить, ну, понятное дело, готовить – все это прерогатива была солдат и поваров, специально подготовленных, но технологию приготовления мы уже знали. Поэтому немного, как говорится, тоже поработав с личным составом, с поварами всеми, там мы знали как мыть посуду, с чем её обезжиривать, как чистить эту картошку и все-все. Вот, то есть были навыки. Ну, после 2ух лет, значит, службы в Елетани, значит, опять же волею судьбы, не знаю кто, надо было к столетию города Кушки, форпост, южный форпост вооруженных сил СССР, к столетию вот этого военного гарнизона надо было реконструировать музей имени Фрунзе. И опять же меня позвали туда, значит, давай, езжай, помогай, давайте сделаем.

Значит это было в каком году?

M. Karp: Когда поехал…?

Да, в Кушку.

M. Karp: Это уже 1983, вот так вот. Вот, и приехал я туда, значит, опять же в дом офицеров, гарнизон дома офицеров города Кушки, и меня, значит, как говорится, поставили перед фактом, что вот это здание. Внутри мы зашли, там старое здание такое пустое, вот, надо здесь сделать, давайте начинайте, предлагайте что и как. Ну, понятное дело, не зная историю, не зная ничего, как можно сделать что-то? Вот, что могли по современной армии собрали, а по истории самой где найти документы? И мы пошли в библиотеку. Мы обратились к местному населению, мы обрались к краеведческому музею, который, значит, был в этом… И собрав немного материала, фотографии, все, что там еще оставалось от старого музея, вот, мы создали там новый музей. Вот, тоже своими руками все делали: и панораму, вот, битвы там, значит, с турками и с афганцами, значит, и много, там, по истории Кушки. Потому что в 1885 году, когда Екатерина дала команду казакам двигаться на Юг России, и, значит, расширить свои территории, то генерал Комаров, который, там, я помню, значит, расположился в этом маленьком оазисе долины Кушки, он там и сформировал этот гарнизон. От туда пошла история этого гарнизона, и мы там сделали это. После того, как я сделал этот музей, меня перевели в танковый полк командиром хозяйственного взвода опять же. Мне так как-то… ну, понятно, что навыки приобретенные помогали, но мне так хотелось пострелять, как говорится, после Германии еще, но уже командование все это решало. Поэтому командиром хозяйственного взвода перевели, и я занимался в танковом полку хозяйственными делами, то есть все, что надо было по хозяйственной части, по обеспечению жизнедеятельности полка, вот, этот взвод, значит… я командовал этим взводом. Ну, уже приближался, скажем так… Находясь в Кушке я вплотную столкнулся с теми ребятами, которые приезжали из Афганистана, потому что это буквально на границе. Мы иногда вечером, находясь дома, слышали шум, гул артиллерийской канонады, автоматы…

"I want to serve in Afghanistan, do my international duty!"

Но Вы никогда не видели, или участвовали, боевые действия?

M. Karp: Нет, боевые действия, конечно, так в фильмах мы видели, а так сам, чтобы участвовал нет. И столкнувшись с этими ребятами, там многие мои земляки проездом отвозили технику ремонтировать в Мары, в Ашхабад, то есть на это… И мы встречались с ними, разговаривали, в разговорах все так и так, я их спрашивал, они мне рассказывали, как там в Афганистане. И мне как-то стало интересно. И я подошел к командиру и сказал: «Слушайте, я хочу». А он говорит: «Ты что? У тебя двое детей, жена, что тебе не хватает? Еще послужишь лет 5 здесь». Потому что чтобы замениться с Туркестанского округа, надо было прослужить не менее 10 лет, а потом уже имел право требовать или просить, чтобы тебя перевели куда-нибудь в центральные округа: в Одесский, в Прибалтийский, - всякие вот эти округа. И я думаю: «А что я буду ждать? Что я буду вот это? Тем более если сейчас есть возможность». Он говорит: «Так, ладно, тогда пиши рапорт» И я написал рапорт, рапорт у меня есть в личном деле. Написал рапорт, что я хочу служить в Афганистане, выполнить свои интернациональный долг. Рассматривали все этот рапорт, начиная с командования и особый отдел, который был очень, работал очень активно в этом гарнизоне, и дали добро. Где-то в апреле месяце, 24 апреля 1987 года, пришел приказ, и я получил предписание убыть в Ташкент в отделение кадров, и я прибыл. Семью оставил в Кушка.

Tashkent, Uzbekistan

А, Вы с семьей там были?

M. Karp: Да, я с семьей там служил. Я семью оставил в Кушка, в квартире.

А там была школа для детей?

M. Karp: Да, школа, все там, вся инфраструктура там была

И совсем не опасно для семьи?

M. Karp: Нет, там очень, как говорится, скажем, хорошее место. Там речка Кушка протекала, там фисташковая роща, там красивый очень такой оазис, своеобразный оазис именно в Кушке был. Ну, и понятное дело, что иногда были вот эти афганские песчаные бури, которые буквально как ветер приходил и садился, только песок, на зубах и вот этот песок везде-везде песок, песок, песок. Редко, но бывали вот эти вот бури, которые… И, понятное дело, что очень большая температура, которую, значит, мы восполняли тем, что араки, были специальные араки, которые наполнялись водой, испарялась вот эта вода, и немного воздух увлажнялся, и от этой жары мы как-то спасались в тени или вот в этих араках или вечером

Но ваши дети терпели все это?

M. Karp: Дети да, терпели. Дети терпели.

Вы никогда не были в контакте с ранеными солдатами?

M. Karp: Жена моя работала в военном госпитале, а я служил в танковом полку, жена видела, она знала, она видела буквально вот эти все… потому что привозили с Афганистана самых тяжелый вот в этот военный госпиталь. Или привозили легко-раненных, которые буквально на границе были ранены, и их, чтобы не возить куда-то, привозили сюда, здесь перевязывали, делали перевязки, лечили, и опять отправляли в Афганистан.

Извините, а когда Вы сказали, что Вы хотите участвовать в боевых действиях, ваша жена… как она отреагировала?

M. Karp: Она не знала, я скрыл это от жены, это была моя личная тайна, я никогда её не посвящал в то, что касается службы в армии, я её никогда не посвящал, что я хочу туда или вот бы поехать там, я всегда решал с женой вопросы семьи и быта. Я никогда её не посвящал в какие-то служебные вопросы, например, что вот я бы хотел туда поехать или я бы хотел тем быть или еще что-то, связанное со службой. Она могла узнать это от кого-то или как-то. Как-то было принято так, что все, что касается службы мы не обсуждали дома, мы обсуждали дома вопросы семьи. А это не то что военная тайна или что-то, правильно, то, что касалось военной тайны или что-то, если какие-то были вопросы, понятно, это я же давал неразглашение военной тайны, поэтому это было естественно. Ну, и жена, как жена военнослужащего понимала, что все, что касается службы – это твое. А когда я уже приходил в семью, это мы решали вопросы семьи, например, в отпуск куда съездить, вот приезжают гости, как их встретить, и все-все такое, как быт обустроить, «вот, Михаил, надо-бы поменять то-то, то-то, давай сделаем», - давай. А по службе…

Но она не боялась на Вас, потому что она, наверное, знала, что когда-нибудь Вы будете воевать.

M. Karp: Нет, она не знала, что я когда-нибудь… Она даже не думала, что я захочу туда поехать. Она боялась другого, чтобы как-нибудь Афган не задел Кушку, чтобы не получилось, что там случайный снаряд какой-то упадет где-то откуда-то, или что-то такое, вот это она боялась, потому что иногда вставала ночью и говорит: «Миша, стреляют». Я говорю: «Чего? Что? Спи, е-мое, стреляют то там, а не здесь». -«Ой, так четко слышно». Поэтому она этого боялась больше. Вот, и после того, как я получил это предписание, я поехал в Ташкент.

Один?

M. Karp: Один, да, один. И в Ташкенте в отделении кадров сразу мне дали направление в Кабул. В аэропорт, сели мы на самолет, поднялись в воздух, правда сразу такое ощущение нахлынуло, волнение… Я летал самолетами, было, но такое необычное нахлынуло ощущение, такое, знаете, когда незнакомое вообще, не знаешь, что тебя ждет, куда ты едешь, как, что… по рассказам и по фильмам мы видели, а вот что вот, ты летишь, все, туда. И вот как в фильме «9ая рота», значит, мы приземлились, открывается этот люк, вот, эстакада эта, и вот мы спускаемся, и эта жара в лицо как ударила, это в Кушке было жарко, но там еще хуже, вот жара вот эта, и вот этот гул вертолетов, самолетов, боевое перемещение БТРов, там все-все вот такое, люди строевым туда уходят, туда, туда. Для меня это так интересно, так это, ну, как в улье. Спустился в жаркий такой вот… Ну, понятное дело, чемоданы, и на пересыльный пункт, нам показали, где это, тоже недалеко, прямо на краю аэродрома, вот, пересыльный пункт для размещения военнослужащих, и потом распределение по воинским частям. Ну, я там недолго был, буквально на несколько дней, получил предписание лететь в 5ую Гвардейскую мотострелковую дивизию, которая располагалась в Шинданде. Шинданд, вот… И опять на самолет, вот, ночью правда уже, уже вечером мы взлетели, вот, ночью приземлились в Шиинданд, вот, ночь побыл, утром опять в отделение кадров, и мне дали, значит, распоряжение или предписание, вот, что я еду в Герат, провинция Герат в 12ый гвардейский горный мотострелковый полк. Я ждал, ждал, тоже пару дней, вот, оказывается, чтоб туда передвигаться в этот, надо было, чтобы была попутная колонна, которая с боевым охранением передвигалась, и все передвижения по дорогам Афганистана при боевом охранении, или на вертолете, вот почта летит туда, значит на вертолете садишься и летишь. Ну, мне сказали ждать, когда будет колонна. Я подождал, приехал замполит полка, вот, приехал, и говорит: «Кто в Герат?». Там нас несколько человек. –«По БТРам». В БТРы, значит, запрыгнули, и ехали. По дороге, правда, обстреляли нас пару раз, для меня это было шок.

Почему?

M. Karp: Потому что, когда стреляешь ты куда-то, когда ты слышишь стрельбу – это одно. А когда по броне, а я находился в броне, не на броне, а внутри, с чемоданом, сидел там, без оружия, мне оружия не давали, вот и когда по броне услышал пару раз как пули срикошетили и вот этот звук весь пулеметный или автоматные очереди, и когда ты знаешь, что именно по тебе, и ты не знаешь куда деться, и как, и что… И я только услышал, что замполит дал команду водителю БТР «Скорость». Скорость, скорость и скорость. То есть мы даже не вступили в бой, может боевое охранение вступило, а я никого не видел, я в БТР находился, и как скомандовали Скорость, этот БТР что было сил и скорости двигался быстрее, быстрее, быстрее. Вышли мы из-под этого обстрела, и через какое-то время прибыли в полк. В полку разметили в модуле, такой деревянный модуль был, и на второй день, значит,… [звонит телефон] можно?

Пожалуйста.

M. Karp: Ну, в полку, понятное дело, мы приехали, ребята растерянные. Я, что увидел, сразу бросилось в глаза, это строгий порядок и палатки, все в палатках жили. И этот модуль… Значит, командование располагалось в модуле, значит, офицеры прапорщики и служащие в модуле, а все солдаты и парк боевой техники под открытым небом. То есть палатки, значит, техника на особой площадке, огороженной колючей проволокой, и еще модуль - это солдатская столовая, офицерская столовая и склады. Палатки, значит, все задраны снизу до середины, чтобы воздух проходил, чтобы прохладно было, тень, вот, палатка сама, а вот это воздух. Вот, и все вот эти палатки оборудованы, и там кровати, как положено, как у солдат. Вот, вот это бросилось в глаза. Ну, понятно, что порядок везде, строго все побелено, уложено, гильзами от снарядов оттрассированны дороги, красиво все сделано, но ни одного дерева. Мы находились в предгорьях, вот, как говорится, гор, и там ни одного дерева, ни одних кустов. Только кое-где видны были кто посадил там розы, кто посадил там какие-то кусты такие, и все, больше не было таких… Вот, получил я назначение в 9ую роту, 9ая горно-мотострелковая рота, капитан Егошин Борис, я получил назначение старшиной роты. Вот, вот здесь мне пришлось поработать с личным составом по обеспечению всем необходимым, начиная от боеприпасов, оружия, одежды, питанием, – всем, всем необходимым, для того, чтобы солдат мог… ну, для жизнедеятельности солдат, скажем так, и вот этого подразделения. Рота получилась многонациональная, очень много было со всех регионов Советского Союза, как офицеры, так и прапорщики все. Вот, ну, скажем, влился я в этот коллектив не так быстро, почему, потому что я не понимал структуру именно в боевой обстановке в той. Ведь многие, участвуя в боевых операциях, имели совсем другое видение, раздражались ли они или они были дружелюбнее, это уже зависело от человека. Я понял, что тот, который видел больше, что, скажем, командир роты, замполит был совсем по-другому, потому что он еще не очень участвовал в боевых операциях, тоже молодой такой был. Но командир роты, он буквально с полу-слова понимал, и он ставил задачу конкретно и четко, я его по-другому понимал, чем замполита, например. Другого командира взвода, он приходил раздраженный после какой-нибудь боевой операции, и вот его мог не понять, потому что все на коротких, быстрых каких-то таких фразах, которые его, может… у него не было после этого времени, чтобы объяснить, там, что-то такое, нет, быстрые такие, резкие, надо было понимать. Поэтому может быть вход в этот коллектив был более не такой быстрый, то есть надо было понять человека, знать его характера черты, может у него в семье что-то не то, то есть вот это тормозило быстрому входу в коллектив. Но потом со временем мы уже нашли общий язык. Понятное дело, что… и с солдатами тоже так приходилось, но с солдатами было проще, потому что там что, там приказ. Отдали приказ – выполняйте. «Есть», развернулся, пошел. Тебе что-то не понятно спроси и опять же пошел. Ну, понятно, первые месяцы моей службы это было связано с личным составом, с подразделением, с расположением и несением службы опять же по столовой, то есть заступал дежурным по столовой, и уже питание, обеспечение, все-все такое, баня, постоянное белье, иметь запасное белье, иметь всегда боеприпасы, необходимые для несения боевых действий, потому что этот батальон уходил чаще всего на боевые операции, и были подразделения, которые одно приходило, другое уходило. И было подразделение 15-минутной готовности, если вдруг что-то случилось, подрыв или… оно быстро уходило, за 15 минут оно должно было полностью покинуть подразделение и выйти на место подрыва, на место диверсии и все такое. Вот ну чем я еще занимался там? Значит, приходилось мне, в составе вот этой роты 9ой, выходить на строительство и реконструкцию арыков, то есть дамб. Дамбы были разрушены, например, и вот мы приходили туда, восстанавливали эти Дамбы. Был я на ремонт или восстановление школы в самом городе Герате. Был подрыв, был обстрел, и один из… не один, а несколько снарядов попало и разрушило, частично разрушило школу. И вот мы её восстанавливали.

Сколько человек с Вами работали?

M. Karp: Сколько человек? Со мной взвод, самое больше работало взвод. В составе роты мы редко когда выходили, потому что, скажем там, покинуть чтобы в составе роты, это надо было чтобы очень большое мероприятие было. Например, когда мы выходили на боевые, то есть на блокпост или на какие-то… становились вот, рота становилась.. то тогда мы в составе роты выходили, становились по кругу на заставах, на пост и несли охранение, то есть какой-то период. А так, чтобы где-то ремонтировать, где-то восстанавливать или подвезти что-то, то это в составе взвода. В составе взвода я выходил, значит, отвозили муку, отвозили солярку в близлежащие аулы, то есть была договоренность с командованием о том, что мы выезжаем туда и привозим, например, машину муки, бензовоз с соляркой или с чем-нибудь. Я, например, отвозил, был такой населенный пункт Адраскан, отвозил, значит, по договоренности, тоже мы отвозили эти пустые ящики от снарядов. Им нужны были дрова, доски, ну, они по своему назначению делали, из них делали двери, окна, из этих ящиков, поэтому мы отвозили туда и такие вот, скажем….

The Local Population as a Source of Information

А Вы сотрудничали с местным населением?

M. Karp: С местным населением не мы, а командование сотрудничало. При командовании были переводчики, при командовании был специальный советник, который в… скажем, в определенное время выходил на связь с местным населением, потому что мы еще поддерживали связь с местным населением для чего, для того, чтобы мы знали есть бандформирование, например, в таком населенном пункте или нету. Или при передвижении куда-то мы, значит, должны были знать есть там опасность какая-то или нет. Но этим занимались, понятно, разведчики, у нас было специальное разведподразделение, этим занимался особый отдел, который вел работу среди местного населения и подразделениями специальными, которые обеспечивал безопасность передвижения полка, батальонов и рот в какие-то населенные пункты. Скажем там, именно в таких открытых боевых столкновениях, в открытых.. Открытые это когда знаешь, что там бандформирование и идешь туда, вступаешь в бой, - у нас не было. Мы постоянно находились в боевых действиях, то есть при перемещении из одного пункта в другой, и нас или атаковывали и мы отстреливались, или была информация, что в этом районе находится караван с оружием и надо его остановить, обезоружить и уничтожить. И тогда мы выдвигались туда, и понятное дело уничтожали этот караван, забирали оружие.

А оружие у Вас было?

M. Karp: Да

И Вы стреляли когда было надо…

M. Karp: Да, да, только тогда, когда надо. Без надобности никогда не открывал огонь, не это… Даже на блокпосту если находишься, то никогда не стреляешь по тому человеку, который далеко от тебя, потому что ты не знаешь что… Но если он подошел, скажем так, на транспорте, то имели мы право остановить, досмотреть, вот, нету ли там оружия или что-то такое. Если даже оружие у него было, то у него было всегда разрешение. Это были царандои или были национальные гвардии ихние, которые имели право ношения оружия, вот. Ну, всегда при нас находился переводчик, который мог вступить с ними в разговор, и который мог проверить документы, то есть легитимность этих документов. Поэтому, скажем, таких случаев, что хотели проникнуть и это… Ну, были и случаи обстрела воинской части неуправляемыми реактивными снарядами, это они вот с гор ставили их, значит, поджигали и убегали. А эти снаряды уже хаотично обстреливали наше воинское подразделение или расположение части. Вот такое у нас было. Но я Вам скажу так, я, находясь в Афганистане и уже имея возможность сравнить с теми рассказами, что мне рассказывали, когда я находился в Советском Союзе, где мирно мы несли службу, то я мог сравнить, скажем, ту службу с этой. Она во многом отличалась от той службы. Не только стрельбой, а самим отношением к исполнению того, что тебе приказали, к исполнению того, что ты должен, потому что здесь ответственность за то, что если я не выполню, погибнет человек, и если я не сделаю так, то пострадает тот человек, и вот именно плечо вот этого человека чувствовалось тоже, потому что он очень переживал. В Союзе этого не было. Отдали приказ, пошел, выполнил. Вроде бы казалось сделал так тяп-ляп, но сделал или доложил. А здесь совсем другое. Здесь это чувство ответственности, чувство локтя, вот это сразу преобразилось и по-другому стало. И обостренное чувство справедливости. Поэтому там никогда не было вранья, там не было, вот, знаете, безалаберности вот такой. Может командование, верх, там где-то что-то там они могли себе позволить, а ранг роты, взвода, батальона не замечалось. Потому что как только человек дал слабинку, тут же замечалось. Вот он не сделал, он не сделал, ну, тогда я сделаю за него, то есть вот это было, взаимовыручка. Может он не мог сделать, потому что он не успевал, может еще что-то, так вот мы приходили друг другу на помощь для того, чтобы сделать, для того, чтобы выполнить, для того, чтобы не пострадали мы. Часто просили помощи, когда разминирование шло, дороги, да, и просили помощи, например, или автомобиль туда чтоб подъехал или люди, чтоб подъехали еще, то (я выезжал на такие мероприятия) привозить воду, боеприпасы, такое тоже, чтобы помочь нашим именно, поэтому это тоже всегда… Иногда даже, скажем, чувствовал просто, вот приближаешься и ты уже знаешь, что ему нужно помочь, он не успевает это, он не успевает другое, поэтому мы только приехали, я уже знаю, что ему надо помочь, он занят личным составом, я должен помочь разместить, то есть сделать палатку, или на скорую руку возле БТР тент натянуть, раз, раз, чтобы там… То есть вот это мы понимали с полу слова.

Dedovshchina

А можно спросить, дедовщина существовала?

M. Karp: Значит, в тех подразделениях, что воевали постоянно, не было. Я Вам скажу, как человек, который работал с личным составом, не было. В тех подразделениях, где не очень: на базах каких-то, на точках, где стояли на точке, вот стоишь и только меняешь, например, пост меняется там, там, там. Колонна прошла, обеспечение произвел – все, опять расслабон какой-то, там возможно было, понимаете. Какие-то неуставные может оскорбительные «ты там такой-то, такой-то» , может быть такое выражалось и говорилось. Потому что я Вам скажу, что в основном в советской армии что там греха таить, все на мате. «Пошел ты туда… да ты… иди сюда, кто ты такой…». То есть такие вот, вот это было. Но именно яркого проявления дедовщины не было, потому что все ходили с оружием, все ходили, понятное дело, на боевые операции. Когда каждый человек ценил жизнь, каждый человек надеялся на друга, на товарища, и обида как-то уходила на другой план.

А когда Вы были в Германии?

M. Karp: А в Германии да. Это в Германии, я Вам скажу, что там из поколения в поколения наверное передавалось, не знаю, откуда она появилась. Говорят, что идет молва или идет то, что это терминология или дедовщина пришла от этих людей, которые были…

Из тюрьмы?

M. Karp: Из тюрьмы, да. Вот они от туда перенесли вот это. Но укоренилась она и имела свои плоды, и имела как говорится место жить в тех подразделениях, где меньше уделялось внимание личному составу и боевой подготовки, где люди были расположены сами себе, где была мягкая такая боевая подготовка, где личный состав занимался, большинство, своим, были отпущены сами по себе, на каких-то полигонах, там. Вот пока нет стрельбы, личный состав чем занимается? «А иди сюда… а отжимайся… а вот меня перевели, давай я тебя переведу». И то есть такие были моменты.

Вы сам пережили какие-то…?

M. Karp: Меня переводили, да, ремнем, переводи, когда я переслужил уже, стал «дедушкой», или когда вот говорили, что все уже «дедушка», когда больше полтора года уже служишь, там переводили ремнем по попе столько-то раз.

Трудно было? Страшно?

M. Karp: Ну, это было… Я, например, как спортсмен, как здоровый такой, это я больше воспринимал, знаете, как какой, может, ритуал. Такое же было когда на лысо… сто дней до приказа осталось – все, вся рота ходит, то есть те, которым положено, 100 дней до приказа, они все ходят лысые-лысые, на лысо подстриженные, то есть это как маленький ритуал. А чтобы явных, например «иди сюда» и мордобой, все такое, не было у нас. Потому что я мог постоять за себя, вот, как никак я был чемпионом республики Молдовы в 1973 году по вольной борьбе и по классической борьбе, поэтому я выглядел и был таким спортивным парнем, не курил, мог постоять за себя, мог… не каждый бы мог «иди сюда, я тебя сейчас…» и все такое. Поэтому в Афганистане, я Вам скажу, что дедовщина была только в тех местах и тех расположениях, где не уделялось большое внимание личному составу и не было боевой подготовки, не было боевых операций, не было выхода в горы, не было выхода в пески и все такое. Вот там они пробегали, скажем, вот эти неуставные отношения. А когда идешь каждый день, вот батальона сопровождение или каждый день вот эти колонны идут, и он идет под обстрелом, и ты знаешь, что рядом вот этот парень впереди идет, и он не сбавит скорость, автомобиль должен двигаться на скорости, быстро, чтоб проскочить этот участок обстрела, то тут не до дедовщины, тут, извините. Да, тут это однозначно.

Injuries & Amulet

А, ну, в конце концов Вы немного воевали?

M. Karp: Значит нет, не скажу, что я много воевал, я несколько раз выезжал на боевые операции, то есть стрелял, да, скажу даже больше, я выезжал на боевые операции, не видел противника вот так, я видел, что он стреляет с той стороны, и я стрелял в ту сторону. Или мне по рации передавали, я находился с командиром отделения, с командиром взвода, мне передавали, что, например, «Сектор такой-то, обстрел ведется туда, поддержите огнем», и мы этот сектор обязательно обстреливали, сколько можно было, сколько надо было мы обстреливали. Кто там находился, сколько там находилось, мы может даже и не видели. После того как прекратился огонь, после того, как мы знали, что они отошли или это, да, мы туда заходили, делали зачистку этого аула, смотрели этот участок, не заминирован ли он, есть ли там убитые, есть ли раненые. Да, видели, вот, знаете, я был, например, рядом там располагался аул, возле Герата, и мы, когда обстреляли все-все, я видел там на дверях кровь, видел следы крови, убитых мы не видели. Их или убрали или это… Но видел много разрушений и такое… Поэтому это передается как-то. Ну, и потом я видел подрыв. Я лично шел в колонне, впереди подорвался БТР, и я видел раненых, убитых своими глазами. И тогда, конечно, я столкнулся с тем чувством, когда слезы, боль, все вот это самое, горечь утрат, я его видел утром на построении, а сейчас я его видел на палатке лежащим. Вот это очень шоковое такое, скажем, состояние, когда ты не находишь слова, не знаешь, чем помочь ни это… Видел, когда раненный был, и я ему накладываю жгут, жгут у меня, понятное дело, первое время не так получается, кровь хлещет, не знаешь как остановить, завязываешь на самый этот, чтобы именно прекратилось кровотечение, вот, а медик советует, чтобы не сильно был этот… и вот это знаете, теряешься, не знаешь как, что, ну, в любом случае мы завязывали крепко, а потом уже после какого-то периода времени ослабевали, чтобы кровообращение немного возобновилось. Ну, вот это уже приходит с опытом, когда все… Но ранения, вот это уколы сами ставили себе… Я сам был ранен, вот видите, у меня так и остался… осколочное получилось, палец полностью был разрушен, у меня было ранение в голову осколочное, осколок вытащили, и несколько осколков… вот до сих пор я их ношу, сделал такой амулет. И маленькие осколки, мне вытащили эти, я их ношу с собой как амулет, как память, я не знаю. Некоторые говорят, что надо носить, некоторые, что нет, но я… […] маленькие такие осколки, маленькие-маленькие, которые вонзились в спину, и мне их удалили, и я вот… Вот мы попали под обстрел, и отстреливались и все такое, вот осколочное ранение было вот, разбило мне левую руку и в правом, как говорится, в голове… Здесь была каска, и вот из-под каски буквально, вот так вот срез каски поломало и вот… Может быть из-за того, что была каска, и она как-то под каску залезла, и это… И мне вытаскивали медики. Хорошо зашло, просто в кости застряло. Вот, такое. Ну, был подрыв и я улетел с автомобиля, значит, это контузию получил, вот, то есть был контужен. Вот и все, а так, чтобы было ранение такое тяжелое или …

Вас госпитализировали?

M. Karp: Да, был в госпитале.

Какой? Где?

M. Karp: Значит, получилось так, что я попал в этот, в Кушкинский.

Потом вы вернулись?

M. Karp: Да, нет, меня прямо на границе, где мы были с Кушкой, мне легче было в Кушку перевезти. Поэтому в Кушке… как раз жена была, как раз она была там, и когда увидела, понятное дело, что она испугалась, но потом увидела, что только перевязка головы и все такое.

А дети?

M. Karp: Дети тоже испугались, но видели, что папа живой, все. Дети уже были большие. Старшая дочь была уже во втором классе, а младшая в садик ходила, уже разговаривала, уже большая, тоже уже буквально должна была в первый класс пойти. Вот, так что…

А какие у Вас были связи с ними?

M. Karp: Никаких, кроме писем. Только письма и телеграммы.

Звонили?

M. Karp: Нет, звонить не было возможности, потому что тогда и связи не было там, которая сегодня, вот, только письма. Связь поддерживали только письмами и я, имя возможность подбитую технику с Герата, это 110км от Герата до Кушки, я привозил подбитую технику в Тургунди, это такой населенный пункт прямо на границе с Кушкой и Афганистаном, Тургунди. И вот я привозил туда эту технику, и я выходил прямо на границе с Тургунди я звонил в Кушку по телефону, и жена приходила прямо к колючей проволоке на границе Кушка-Тургунди, и я там с ней переговорюсь 5-6 минут, сколько нам разрешали пограничники, вот, что-то можно было передать, какие-то конфеты, какие-то жвачки, если помните, вот эти кругленькие были детям, что-то такое. И все, бегом быстро в часть, вот такие вот эти были короткие переговоры, скажем, свидания.

A Cross Sewn in a Shirt

А Вы были религиозным человеком?

M. Karp: Да, я был религиозным человеком. Я Вам скажу, когда начался обстрел, ну, я не знаю, любой религиозный человек, может и нерелигиозный тоже, то в душе и тихо с собой просит или молится Богу. Я, например, говорил «Боже, сохрани и спаси, спаси, Боже, Боже». И эта мысль не покидала меня сколько шел этот обстрел. Я был ранен, был все, но я благодарил Бога, что может он меня спас, потому что мы тогда, в том обстреле потеряли много людей. Вот, и была такая открытая, скажем, местность, была такая более-менее открытая, и я укрылся за камнем, такой камень, я бы не сказал, что большой, но и не маленький. Я и пару ребят еще прикрылись вот этим камнем, и нас может быть спасло то, что мы были за этим большим камнем и спаслись. Но я в душе просил Бога: «Боже, спаси и сохрани». Вот, и с тех пор вера в это укрепла, потому что приходя в церковь, я всегда ставлю за здравие и за упокой свечку, как могу или знаю, молюсь, вот, знаю Отче наш, но сказать, что я знаю все заповеди и их соблюдаю полностью… Хожу каждую субботу, в воскресенье могу сходить, вот…

Но тогда, на войне это, при Советском Союзе…?

M. Karp: Скажем так, многие носили с собой нательный крест, многие. Я лично не носил, не было ничего такого, ни иконки, ничего. Хотя жена, мне не сказав ничего, вшила мне в одно из… Я в одной из рубашек, в которой я туда поехал, вшила мне крестик, вот, православный крестик, маленький, небольшой, вшила буквально, и я, когда приехал в Афганистан где-то обнаружил его где-то месяцев через 4-5, случайно, ту рубашку, которую я стирал несколько раз, начал гладить, вот, что-то мне захотелось, чтоб она была поглажена, там обычно они не очень гладились, но тут захотелось. И когда гладишь, я смотрю, что-то там есть, вот ладно… а тут не пуговица же, вот…

Exit from Afghanistan

M. Karp: Значит в 1988 году было принято решение выводить войска.

В 1989ом году?

M. Karp: Нет, в 1988 году было принято правительством решение выводить войска из Афганистана. И начали выводить с самого южного Афганистана. И потихоньку-потихоньку, и выводило те подразделения, которое считало командование нужным. В августе 1988 года, 15 августа, 12 мотострелковый горный полк был выведен из Афганистана, с Гератов. Оставался там 101ый, напротив нас был 101ый полк, который оставался выполнять те задачи, которые выполняли мы все вместе до этого. То есть до 1989 года, значит мы вышли в августе 88, а полки еще, часть, остались до 1989, 15 февраля. Последние подразделения вышли. Хотя говорят, что последние подразделения, но выходили отдельные подразделения и солдаты еще позже 15 февраля. Окончательный вывод считается, что 15 февраля 1989 года.

А что случилось после этого?

M. Karp: После того как нас вывели в Советский Союз, при выводе весь полк, все вооружение, боеприпасы, вооружение вывез в Советский Союз, а боеприпасы все до одного оставили в Афганистане. Да, прямо на границе разоружали, то есть разрежали все оружие и сдавали все афганцам. Вот, а с техникой и с оружием вывели нас в Тагтабазар, это район под Кушкой, это такой город Тагтабазар. И там полк наш в течение месяца расформировывали. То есть личный состав оправлялся в разные части военные и в разные гарнизоны Советского Союза, техника, хорошая, отдавалась в разные тоже воинские части, и полк расформирован был. Я после расформирования получил назначение в Одесский военный округ, город Николаев.

Assignement in Odessa Military Region

Украина?

M. Karp: Украина, да, но все равно ближе к Молдавии. Я хотел домой в Молдавию, но мне сказали Одесский военный округ, город Николаев, в учебное подразделение, это был учебный полк, вот, где я тоже был назначен старшиной роты, учебной, где мы готовили людей, которые тоже уходили в Венгрию, уходили на Кубу, вот в те подразделения, где необходимы были сержанты. То есть это сержантская школа была. В нашу задачу входило…. Я как старшина, рота готовила молодых специалистов…. Вот, входило каждый день стрелять днем и ночью учить стрелять, учить боевой подготовке сержантов.

А Вы были с женой и с детьми?

M. Karp: Да, да, я уже с Кушки забрал жену, детей и приехал в Николаев. Николаев красивый город, расположен на берегу реки Бук, Ингул, в междуречье вот этих двух рек, кораблестроительный завод, большой, там город, там на несколько заводов, которые строят корабли. Вот, красивый, зеленый. Понятное дело после Кушки, после этих жарких этих… мы окунулись в совсем другую атмосферу, вот, именно цивилизованного города, именно красивого города. Вот, получил квартиру сразу как льготник, как воин-«афганец», вот, получил квартиру трех-комнатную, обустроенную, все, жена устроилась на работу, дети учились.

Куда она устроилась?

M. Karp: Она устроилась работать в банк, в городской банк, в сберегательный банк, а я служил в полку, в учебном полку. И вот там мы прослужили там до… в 1988ом мы вышли, прослужили до 1991 года. Я прослужил вернее. […]

The Collapse of the USSR, the Conflict in Transnitria and the Reconstitution of the Moldovan Army

The Transnistrian War

The Republic of Transnistria or the "Pridnestrovian Moldavian Soviet Socialist Republic", as it was first named, split from the former Moldavian Soviet Socialist Republic after its Russian-speaking population refused to be part of the Republic of Moldova founded on 23 June 1990. It proclaimed independence as the "Pridnestrovian Moldavian Republic" on 2 September 1990 and in December 1991 confirmed its independence by referendum. Violence first broke out in November 1991 in Dubăsari/Dubossari during an operation involving pro-Moldovan forces (troops and police) and the Transnistrian Republican Guard, militia and Cossack units. After a period of calm, negotiations failed and several officers of the 14th Army based in Transnistria were placed under arrest. Fighting resumed in March 1992. on a larger scale, supported by the Russian forces of the 14th Army under the command of General Aleksandr Lebed. The 14th Army clashed with the Moldovan Armed Forces on the banks of the Dniestr, around the towns of Bendery/Tighina and Dubăsari. Several hundred people were killed on both sides.

The Transnistrian area is of major strategic importance to Russia: it gives it access to the Danube and the Balkans by bypassing Ukraine; 40% of the country's industrial companies (as part of the USSR military industrial complex) were concentrated in the region during the Soviet era; and it includes a major rail hub for the transport of raw materials.

After a ceasefire was negotiated in July 1992, the United Nations oversaw an agreement with Moldova to leave Transnistria as Russia's area of influence. The ceasefire would be imposed by the a peacekeeping force from the Commonwealth of Independent States (CIS) that succeeded the USSR. A UN resolution calling for the full and unconditional withdrawal of foreign military forces from the territory of the Republic of Moldova was adopted on 22 June 2018, but was non-binding and Russian peacekeeping forces remain in Transnistria to this day. Although it has acquired the attributes of a sovereign state and bears its own currency, the Transnistrian rouble, Transnistria is not recognized by any UN member state.

After a ceasefire was negotiated in July 1992, the United Nations oversaw an agreement with Moldova to leave Transnistria as Russia's area of influence. The ceasefire would be imposed by the a peacekeeping force from the Commonwealth of Independent States (CIS) that succeeded the USSR. A UN resolution calling for the full and unconditional withdrawal of foreign military forces from the territory of the Republic of Moldova was adopted on 22 June 2018, but was non-binding and Russian peacekeeping forces remain in Transnistria to this day. Although it has acquired the attributes of a sovereign state and bears its own currency, the Transnistrian rouble, Transnistria is not recognized by any UN member state.M. Karp: …До 1991 года, когда начался конфликт на Днестре. Когда начался конфликт на Днестре, с республики Молдовы приехал Николай Кертока, который был начальником департамента военной подготовки. И он, для того, чтобы создать национальную армию республики Молдова выезжал в гарнизоны: в Николаев, выезжал в Одессу, выезжал, где были молдаване, чтобы их позвать домой в национальную армию.

Молдова в то время уже была независимой?

M. Karp: Независима. Почила в 1991 году. В 1989-1991 году Молдавия уже была независимой республикой. Вот, но мы еще продолжали служить, и в Молдавии еще продолжали быть советские войска. Но уже расформировывались, уже начиналось это… И в 1991 году, когда возник этот конфликт, уже воинских частей оставалось только в Приднестровье в связи с тем, что в 1991 году Приднестровье отделилось, то есть стало, то есть, скажем таким, самопровозглашенной республикой, поэтому там остались еще советские войска, вот, российские войска, а эти войска, которые здесь были, были расформированы и были национализированы, то есть национальная армия республики Молдова. И вот в эту армию Николай Керток звал нас, молдаван. Там мы собрались очень много людей в клубе, и он звал, он говорит: «Приходите домой, здесь как никак…»

Как конкретно он это сделал? Как он приехал?

M. Karp: Он приехал, собрал всех молдаван…

Ну, как это произошло?

M. Karp: Ну, я не знаю, скомандовал, переговорил со всеми офицерами, ему разрешили, украинская армия или украинское правительство, которое там было. Мы вот-вот должны были или принять присягу Украины или должны были уволиться, потому что армии еще как таковой не было ни на Украине, ни в Молдавии, регулярной, только формировалась. Вот, и он приехал туда, собрал всех нас, с разрешения командования собрал всех в клуб, и обратился: «Дорогие земляки, в связи с тем, что республика приобрела независимость, мы решили создать армию. И если есть желание приехать на родину и послужить родите, то пишите рапорт без отрыва от этой армии, что с отрывом, вы будете переведены в нашу национальную армию». И я написал рапорт, тоже так как в Афган поехал, так и сюда, написал рапорт: «Прошу меня перевезти из такого-то подразделения в национальную армию республики Молдова».

Понятно, но были какие-то представители каких-то других республик, которые пришли и тоже спросили военных хотите ли вы… из Белоруссии, из Грузии.. они так и делали?

M. Karp: Были, были, они приезжали как эмиссары, они приезжали и разговаривали.

Эмиссары из всех республик?

M. Karp: Да. Я, женатый на белоруске, поэтому когда собирали белорусов, предлагали и мне. Говорят: «Так и так, твоя жена из Белоруссии, может ты поедешь в Белоруссию?» Я говорю: «Нет, я поеду только в Молдавию». Вот, поэтому… А жена, скажу Вам так: куда я ехал, туда она ехала за мной, потому что она настоящая жена военного. Она никогда не ставила вопрос «Давай поедем туда», я еще раз подчеркиваю, что она никогда не лезла в эти, скажем, для несения службы или не вмешивалась в мою служебную службу, то есть.. .

Даже если её родители там были?

M. Karp: Да, родители там были, родственники, все-все, она никогда не поднимала этот вопрос. Так может быть где-то скучала, и где-то может мечтала, и может где-то говорила, что вот бы поехать туда. Я говорю: «Хорошо, мы поедем в отпуск». Вот и мы ездили в отпуск. Пол отпуска там, пол отпуска в Молдавии, когда случалось из Германии, из Туркмении. Вот, что касается, значит уже перевода в молдавскую армию… […] В Украине сделал, потому что там стоял выбор: или я принимаю присягу Украины, или я уезжаю с украинской армии, уезжаю в молдавскую армию. Или - или. Или увольняюсь. Потому что без присяге там нельзя было служить. Или Украине, или увольняться, или… […] Я решил в Молдавии.

И присягу приняли?

В Молдавии. Да, я приехал сюда и здесь принял присягу. И значит меня здесь назначали в батальон охраны министерства Обороны. Тоже был назначен старшиной роты охраны министерства Обороны. […] Вот, и здесь я развернул туже деятельность, что и в Афганистане, что и в Туркмении, что в Германии, - я занимался личным составом. То есть обеспечением, тем же самым, жизнедеятельности роты в батальоне для личного состава.

Betrayed by a Neighbour and Sent to Prison

А Вы участвовали в боевых действиях?

M. Karp: В боевых действия в Приднестровье я не участвовал, я участвовал как разведчик. Посмотрите, я приехал служить в Молдавию, а я Вам сказал, что я родом из Дубоссарского района, село Лунга, а это уже Приднестровье. И я приезжая с Молдавии в Дубоссары, я приезжал к себе домой, и я, скажем так, перемещался по городу и видел, где расположены войска Приднестровья, где расположены огневые точки.

А никто не знал, что Вы…?

M. Karp: Нет, конечно, я приезжал к своим родителям, никто же не знал. Они не знали, что я, например, в национальной армии здесь и что я воюю, что я против этого, они знали, что я только приехал с Николаева, они знали, что я приехал от туда. И я приезжал одетый в гражданку. Но однажды я приехал в военной форме, приехал, и не успел я, как говориться, приехать домой, вот, с родителями поехали мы на центральный рынок в Дубоссары, окружили рынок, и меня арестовали. Арестовали милиция ихняя, но по законам комендатуры у них было военное положение, вот, меня арестовали и поместили в тюрьму ихнюю в Дубоссарах, там была тюрьма для военных, для арестованных, для всех. И поместили меня в ту тюрьму. Комендант города, такой был Громов, говорит: «Расстрелять его. Это шпион, это лазутчик». А начальник милиции Дубоссар был мой школьный товарищ, говорит: «Нет, он приехал с Николаева, он приехал с родителями, он не, это ошибка, давайте разберемся». Меня одели в форму полицейского и отправили в Тирасполь, город Тирасполь для того, чтобы опознали люди участвовал ли я в операциях, убивал ли я, был ли я замешан в операциях по войне с Приднестровьем. На, скажем так, на мое счастье, никто не указал на меня пальцем, никто, видимо все ж таки есть Бог, есть ангел-хранитель, который справедливо указал и сберег меня, чтобы никто ни из злости, ни из ненависти к молдавской армии или к молдавским гражданам, как говорится, не указал на меня пальцем. Поэтому меня привезли назад, и как раз в августе месяце была создана согласительная комиссия между Молдовой, Приднестровьем и Россией, и меня освободили.

Это было когда точно?

M. Karp: Это было в августе месяце 1992 года. Да, трехсторонняя, трёхсторонняя, да, комиссия, по урегулированию конфликта, трехсторонняя комиссия по урегулированию конфликта. И меня освободили. Я просидел там дней 20-25, где-то вот так. Вот, с помощью родителей я выжил там, потому что там, скажем так, не то что издевались, а провоцировали на то, чтобы унизить человека. Меня намазывали лоб зеленкой и выводили во двор, где имитировали расстрел.

Эти люди, Вы их знали?

M. Karp: Частично. Я знал начальника полиции.

Начальника, но не только наверное? Это было Ваши соседи? Это Ваши…?

M. Karp: Тот, кто меня предал, это был мой сосед, да, это был мой сосед. […] Они знали, что я «афганец», потому что я с Афганистана когда приехал, когда был ранен, я был в госпитале, то я приехал еще похоронил мать. Я был перевязанный, и они знали, что я в Афганистане был, многие знали. Но вот этот сосед, который меня предал, он был казах по национальности, и он был не молдаванин, он был приезжий туда. И он может быть из незнания, может от того, что не знал, взял и предал меня, и комендатура приехала и меня арестовал. Вот, часовых или кто там охранял, я не знал. Я знал только начальника милиции. И он ко мне заходил как к коллеге по школе, по школьной парте, как к односельчанину, вот заходил, мы беседовали часто с ним, он спрашивал об Афгане, он спрашивал о моей семье. Я ему не рассказывал, что я в национальной армии здесь еще, я говорю: «Я только хочу служить», но это было уже, скажем так, конец военного конфликта, поэтому там уже ослабевали все вот эти действия.

Вы встречаетесь с ним до сих пор?

M. Karp: Да, да, мы встречаемся с ним. Я когда еду к сестре, сестра сейчас у меня в Дубоссарах живет, мы встречаемся с ним. Встречаемся, у нас есть такой обычай, встречаться на кладбище, родительский день называется, и мы там встречаемся со многими. К сожалению, я из злости, может из мести, хотел найти этого казаха, но он убежал, он убежал из Дубоссар, он уехал куда-то на Украину, потом из Украины, как я через родственников услышал, он уехал в Россию.

А если бы Вы его нашли?

M. Karp: Если бы я его тогда нашел, я бы его убил. Я бы его убил, потому что те издевательства, которые были и то переживание, которое было у моих родителей, у моей сестры, все вот это, на тех чувствах, которые тогда были, я бы его убил бы. Но потом это у меня все отошло, отошло со временем, у меня все это улеглось. Как-то раз и все, и родители все успокоились. Тем более когда я уже был освобожден и все такое, поэтому все это…

А когда Вы были шпионом, как Вы передали информацию?

M. Karp: Значит, я ездил туда как к родителям на субботу и воскресенье, а то и в будние дни, я как художник, я же Вам говорил как художник, я знал расположение города, улиц, и я приходил сюда и здесь рисовал. И уже на тех, увиденных, словах, все, что там было, я передавал эту информацию, и эта информация имела место, то есть наши уже знали где какие подразделения находятся, откуда можно ждать удар, где сосредоточение каких войск, где каких подразделений, сколько БТР, сколько танков, сколько всего-всего там находится. Поэтому это возможно где-то, в какой-то мере и помогло нашим для того, чтобы смобилизоваться или сорганизоваться для какого-то действия. Ну, вот так вот примерно проходило. А с оружием в руках никогда не был в Приднестровье, потому что я даже, командир, который мне предложил, я сказал: «Я против них не буду стрелять, в сторону то есть отца, матери, то есть брата, сестры, кто у меня находится родственников». У меня в Лунге, то есть в Дубоссарах полно, то есть почти все село мои родственники.

Все остались конечно.

M. Karp: Ну, да, понятное дело. Ну, я не мог стрелять, а то мало ли, как говорится… Поэтому я сказал: «Я все сделаю, но не буду стрелять». Говорит: «Тогда можешь пойти разведданные?». Я говорю: «Ну, почему бы нет, я художник, я могу с закрытыми глазами пройтись по городу, знать где что находится, улицы все знаю, я там детство пробежал в спортивной школе, в художественной школе, где там был, я говорю, я всю знаю». Ну, понятное дело, что было какое-то сомнение в том плане, что я когда буду там ходить, меня кто-то увидит, кто-то скажет: «Вот он вынюхивает, вот он смотрит», все такое. Ну, где-то отец поехал, где-то я поехал, где-то… И потом собирал все это по крупицам, и я когда уже приезжал, я всю эту информацию отдавал в компетентные органы. Вот, вот так вот было.

Resolving the Housing Problem with an Assault on an Unoccupied Building

А когда Вы были в тюрьме, Ваша семья спокойна была или…?

M. Karp: Ой нет. Когда я был… Во-первых, я хочу сказать, что когда я был в тюрьме, с 1991, когда я приехал в Молдавию, до 1994 моя семья находилась еще в Николаеве. Она находилась в Николаеве, в квартире, которую я получил, потому что я здесь квартиры еще не имел. Приехал к родителям, а не жил у родителей, а жил здесь, в общежитии министерства Обороны. И до 1994 года, я не могу привезти сюда семью, потому что у меня не было ни комнаты, ничего.

Не потому что Вы боялись? Просто из-за того что у Вас не было места?

M. Karp: Я и боялся, да. А второе, не было, где жить семье. Дети были уже большие, окончили школу, вот и негде было жить, негде было учиться. Вот русскоязычным здесь было, скажем так, немного трудновато. И в 1994 году я привел сюда семью. Мне министерство Обороны дало общежитие.

Общежитие? А нет квартира?

M. Karp: Да, общежитие. И с 1994 года по 2005 год я жил на разных квартирах, в общежитиях, в разных вот это… И только в 2005 году мне дало министерство Обороны квартиру. И то по решению суда. Я судился с министерством Обороны. Я еще судился, значит, по решению суда, как льготнику.

А Вы может быть не один, который это сделали?

M. Karp: Ну, конечно, много.

Сколько вас было?

M. Karp: У нас в городе Кишинёве есть дом на Коробчану 1Б, этот дом правительственный. Его взяли мы, мы взяли его силой, взяли и правительства. И на сегодняшний день там живут все ветераны уже по закону, потому что правительство приняло все ж таки закон легализовать этот дом для ветеранов войны.

Вы там живете?

M. Karp: И я там тоже жил 10 лет.

А сколько там квартир?

M. Karp: Там… Значит так, в одном подъезде… симметричное здание… 40 квартир и в другом. 80 квартир там.

И когда Вы взяли дом точно?

M. Karp: В 2000 году. Дом был взят в 2000 году.

И через 5 лет Вы получили…

M. Karp: Я получил квартиру от министерства Обороны. Но я еще 5 лет жил там, потому что не мог эту квартиру… Она была вот стены только, знаете, пустые, и я не мог сделать ремонт, не мог купить то, то, то, у меня не было ничего. А я был уже на пенсии, поэтому надо было где-то работать, где-то что-то зарабатывать, и я пошел в охрану. Вот, в охране я уже зарабатывал деньги для того, чтобы сделать в этой квартире, которую министерство Обороны дало, ремонт. И в 2010 году я перешел в свою квартиру. А в той квартире, где я жил на Коробчану 1Б, я отдал другому «афганцу», другой зашел парень, тоже который не имел жилье. Важно было то, что все те, которые зашли в тот дом, мы как крик души обратились к правительству, чтобы повернулись к людям, которые отдали долг родине, которые прослужили в вооруженных силах, прослужили в структурах внутренних дел, то есть там были не только военные, там были ветераны войны в Приднестровье, там были ветераны войны в Афганистане, там были ветераны министерства Внутренних Дел, там были чернобыльцы, то есть чтобы обратилось, дала нам какие-то… льготы мы имели, все мы имели, а квартиры мы не имели, то есть все есть, а вам не положено, у нас нет денег, мы не можем то, то, то. Поэтому это был как крик души. Вы повернитесь к нам лицом, обратите внимание на наши нужды, чтобы мы могли существовать, чтобы мы могли вырастить своих детей, свои семьи, растет уже другое поколение наших детей, на каком примере? На отношении государства к тому, что если я даже отдал 28-25 лет службе, я ни с чем не остался? Как он будет этот сын, эта дочь говорить? Это государство никчемное. Что я пойду на службу государству, если я в итоге ни с чем остаюсь, понимаете. Поэтому это был скажем, как такой, жест, чтобы обратили внимание. И с Божьей помощью, вот 10 лет мы там были и в конце концов все ж таки этот закон был подписан, и легализовали уже, люди живут там.

А этот жест вы делали сами или через общество?

M. Karp: Сами. Сами консолидировали или собрались, сами и организовалась эта инициативная группа.

Это не было сделано организацией ветеранов?

M. Karp: Нет, союз ветеранов войны в Афганистане даже в лице Михаила Макану была против вот этих акций, была против. То есть «ребята не надо, давайте договоримся, давайте пойдем по закону, то есть по пути справедливого решения вот этого». Но мы нет, мы не послушались, мы пошли против, вот даже вот этого. И то желание, это было спонтанным, и именно не было организовано какой-то общественной организацией.

Но у вас были связи в правительстве или как вы это сделали?

M. Karp: Нет. Мы вот узнали, что строится дом для депутатов прямо в центре города и скоро будет сдан в эксплуатацию, там уже все есть, только нет мебели. Вот, и в основном, почти все работы закончены. Мы собрались, 15 человек, несколько женщин с колясками, с детьми, а там как обычно дети, значит, с нами, все такое. Мы пришли, а там рабочие работали, заканчивали работы, все такое. Мы пришли под вечер, зашли, вот как бы хотим посмотреть там что, как, так а мы: «Так, все рабочие, забрали свои инструменты, выходите отсюда». Прорабу: «Выходи отсюда». Он: « что такое? Вы что?». – «Выходи отсюда, мы захватили этот дом, это наш дом». – «Как? Вы что? Это государственный дом, это правительственное». Все закрыли дверь, и тут же сварщик заварил все двери внизу, и мы остались внутри. Те пришли, там, полиция…

Но без электричества, без..?

M. Karp: Электричество, все там было. Все там уже было все сделано.

Вода, все?

M. Karp: Да, вода, все, все там было сделано. Они нам электричество раз, отключили. Воду хотели отключить, а она у нас в подвале. Мы уже были хозяевами. Вот, и так отключали то одно, то другое, все это, но благо, мы почему захватили, потому что вот дом, да, вот здесь один подъезд, здесь второй, а здесь ихний дом, уже заселенный депутатами. Чтоб отключить этот дом от воды, надо было сюда к нам зайти и отключить. А отключить депутатам они не осмелились, весь дом тут это… Поэтому электричество тоже им давать надо и нам. И поэтому пока они отработали схему отключения здесь электричества, пока то, мы успели многое сделать для того, чтобы заблокировать там все, и там находились в этом доме. Пытались нас, значит, штурмом взять, но у нас опять же, я говорю, были ветераны войны в Афганистане, в Приднестровье, чернобыльцы были, и там те, которые хотели нас атаковать, то есть на штурм идти, они тоже были солидарны с нами, потому что завтра ему выходить на пенсию. И он звонил: «Михаил, завтра будет операция по выводу вас оттуда». Мы бутылки снаряди с зажигательной смесью, вот, мы туда нанесли кирпичей, камня всевозможного, заблокировались полностью, привезли туда женщин, детей побольше, и они не посмели ни газами травить нас, ни чем. И вот так вот мы отстояли этот дом. Телевидение пришло туда, и отстояли дом. Первый год был такой тяжелый, а потом потихоньку мы сами подсоединились к свету, поставили свой счетчик, начали по этому счетчику платить за электричество, минуя все организации и все.

И Вы там с женой тогда?

M. Karp: Да, да, с женой уже все, я туда детей, жена, дети все там были. Моя дочь вышла замуж оттуда, из того дома, там было очень интересно. Вот, так что…

А почему Вы думаете, что все разные правительства, которые у вас были и коммунисты, и либерал-демократы, и демократы, все, почему они так медленно ответили на ваши просьбы. Им не интересны были ветераны? Какие отношения к ветеранам у них были?

M. Karp: Знаете, я так понимаю, что наша болезнь, нашего общества, вот всех бывших советских республик, это те исторические традиции, когда к ветеранам не столь пристальное отношение. То есть живешь – живи. Где-то что-то есть какие-то льготы, помогают, но когда мы отделились, тенденции то те же остались – не помогать этим ветеранам. А возможности еще меньше стали. Был Советский Союз большой, было откуда помочь и были конкретные задачи. А когда государство вдруг обнищало, меньше бюджет стал, меньше вот это, то задачи поменялись и в государстве, и у правительства. Чуть-чуть помочь там, чуть-чуть помочь там, ликвидировать, например, наводнение, еще что-то, то, то, а программу, или закон о ветеранах был принят же в далеком 1997-1998 году, если не 2000ом году, когда уже вот вот…

Поздно.

M. Karp: Да, поздно. То есть повернулись лицом к ветеранам только тогда, когда поняли, что это прослойка общества, это не просто, скажем, люди, которые действительно в малые… или, короче, которые не влияют на жизнедеятельность общества, а это люди, которые могут что-то сделать. И, например, мы, мы же работаем, мы служим, и они поняли, что мы можем поднять и народ. То есть вот когда мы, например, сделали забастовку большую, когда у нас отобрали льготы, мы собрались все «афганцы» в центре…

Это было когда?

M. Karp: Это было в 1997 году. Вот, и тогда нам вместо единовременного пособия, то есть льгот где-то 600 с чем-то лей, нам дали только 100 лей. Поэтому приходя к власти, одно правительство, второе… значит, моя точка зрения, что с коммунистами мы больше сделали, почему, потому что коммунистическая партия туда нас отправила, режим коммунистический, коммунистическая партия поддерживала эту программу, и она осознала ту ошибку, которая, как сейчас говорят многие, что мы вошли в Афганистан, вот, поэтому они нам строили памятники, они нам открыли центр реабилитации, они помогали нам в реабилитации воинов, обесцениванием колясок, протезов, обесцениванием единовременных пособий, то есть коммунисты больше в этом отношении сделали. Когда приходили либералы или демократы или еще партии, они краткими такими единовременными помощью делились и все, а все оставалось на бумаге. Конкретных шагов именно по этому не было. Может была тенденция о том, что да, помочь бы, да, мы не против, но найти средства они не могли. Они скорее находили для себя. То есть это ближе. Как говорят в России – своя рубашка ближе к телу. Поэтому в этом плане, что касается отношения к ветеранам, только сейчас более-менее начинает проворачиваться или поворачиваться лицом, почему, потому что мы более все настойчивее и настойчивее даем о себе знать, вот, чаще собираемся, чаще вступаем в диалог с правительством. Сейчас у нас от наших общественных организаций есть представители в министерстве внутренних дел, да, в каждом есть, да, представитель, который занимается ветеранскими вопросами, даже те же чернобыльцы. То есть, скажем так, более тесное сотрудничество с правительством сейчас дает плодотворные плоды. А раньше не было это. У нас не было, как говорится, никого. Хорошо, если был депутат какой-то, который поднимет этот вопрос, и это оставалось в стенах парламента. Не более того. Больше сотрудничали с экономическими агентами. Построить какой-то памятник, вот он дает какие-то деньги, мы его построили. Поставить какую-то мемориальную доску, он дал деньги, мы сделали её. Поэтому вот такое. А именно отношение правительства к программе реабилитации, помощи, - у нас такого не было.

А Вы не думаете, что правительство боится немножко ветеранов?

The Moldovan Mercenaries in Ukraine

Ну, как и я, Вы, наверное, знаете, что во время войны в Транснистрии приехали из Украины «афганцы» тоже, а что сейчас идут в Украину люди из….

M. Karp: Идут да, да.

Считаете ли вы, что из-за этого ветераны воспринимаются как вектор нестабильности?

M. Karp: Может быть и это. Одно из пунктов может быть и это, потому что да, имея в наличии… или факт того, что наши ветераны, «афганцы», уезжают в Донбасс, на Украину, наши ветераны уезжают как с одной стороны, так и с другой, но они и не должны сбросить со счетов, что туда ветеран уезжает не по патриотическим целям, не по интернациональным, мало ли если кто там находится, но для того, чтобы обеспечить семью, поддержать семью, вырастить…

Как наемники?

M. Karp: Как наемники, потому что получают за это деньги. И то, что правительство поворачивается лицом к ветерану и с какой-то помощью, это о том говорит, что правительство старается вот этот вектор желаний ветеранов войны сбавить, сгладить, как говорится убрать, чтобы не было у меня желания, например, ехать в Донецк на Донбасс и воевать, для того, чтобы заработать денег и воспитать своего сына, отдать в колледж какой-то, чтобы платные были эти, или чтобы я мог существовать и одеваться, есть и все… Вот, здесь тоже не мало важно вот это. Вот, но даже по факту того, что мы ветераны, «афганцы», стоим на страже именно того, чтобы этого не случилось, сотрудничая с украинскими ветеранами войны в Афганистане, с российскими, с другими, у нас есть тесные связи с этими ветеранами, вот, я думаю, что и это тоже их ставит о том, чтобы они думали. Потому что если мы тесно связаны с теми ветеранскими движениями, значит, у нас есть опыт, у нас есть сотрудничество в том плане, что не будет и не проскочит какая-то дезинформация, не проскочит что-то такое, что может поднять людей, вот, а сможет нормализовать, сможет удержать, сможет, скажем, быть стабильностью какой-то. Но от них единственное, что нужно, это действительно организовать рабочие места, организовать реабилитацию вот этих военных, реабилитацию вот этих ветеранов. Ну и понятное дело, больше имплементировать проекты по воспитанию молодежи. Вот сейчас кстати у нас проект правительственный идет, значит, с участием ветеранов, по воспитанию молодежи в школах, в гимназиях, в училищах, именно на боевых традициях, на опыте ветеранов по умножению вот этих традиций. Вот, поэтому я думаю, что у правительства есть задумки неплохие для того, чтобы организовать и ветеранов, и подрастающему поколению правильную позицию, чтобы шли в правильном направлении и помогали действительно избежать вот именно вот этого страха, что поднимутся ветераны, вот это все.

А у Вас среди Ваших знакомых люди, которые уезжали в Донбасс?

M. Karp: У меня был только один друг, который… я знаю, что он «афганец», он поехал в Донбасс, он заработал денег, приехал и уехал в Италию работать и жить там, купил себе дом, вот, взял семью отсюда, и вот он один парень..

Сколько времени он там был…?

M. Karp: Значит, он был полгода, он ровно 6 месяцев побыл там, с трудом приехал, вот, только он знал как передавал те деньги сюда, семья сберегла эти деньги, собрала, вот, и он приехал, даже если не ошибаюсь, приехал просто как на побывку, но быстро собрал всю семью и улетел в Италию. В Италии купил себе дом, нашел себе работу, жена нашла себе работу, и он там живет. Знакомый знакомого поехал в Германию, но он был в Луганске. Кем он там был я не знаю, но я знаю, что он тоже заработал денег, приехал, забрал семью и уехал в Германию. Потому что здесь у нас преследуется по закону участие в бандформированиях, и у нас есть несколько живых примеров осуждения. То есть получили реальный срок люди и сидят в тюрьме за то, что участвовали.

Именно в других конфликтах?

M. Karp: Да, в других конфликтах. В Грузии я не слышал, чтоб были наши, вот6в Абхазии тоже, вот я про это знаю.

Это закон такой?

M. Karp: Да, закон, закон есть.

этот закон существует уже давно?

M. Karp: Нет, вот буквально несколько последних лет. Мне кажется он был принят сразу после того, как Украина обратилась к республике Молдова по поводу того, чтоб блокировать Приднестровье, блокировать границу с этим… и видимо там где-то в кулуарах обсуждали, чтоб приняли этот закон, и был принят этот закон, чтобы начали осуждать участников.

А Вы думаете, что много таких людей, которые пошли…?

M. Karp: Я думаю, что много.

С обоюдных сторон?

M. Karp: С обоюдных сторон. Как со стороны Украины, так и со стороны Донбасса и …

С какой мотивацией – деньги?

M. Karp: Так точно. С такой мотивацией, потому что большему он не может ничего, ветеран этот. У него есть может профессия водителя, или что-то, но он не может здесь устроиться на работу, у него может есть другая профессия, которая тоже здесь малооплачиваемая, а получить хорошую работу он научился в Афгане, он стрелять научился, минировать, понимаете, то есть научился убивать людей и уничтожать все вот это в Афгане, он получил эту специальность будучи в вооруженных силах СССР, и он эту специальность получал в течении полугода, то есть основательно учили, понимаете, капитально. И он это может. А то, что он может как гражданский человек, республика не может представить здесь. Поэтому человек вынужден выбирать это, потому что семья хочет сегодня кушать, и одеваться, и учиться, и жить, а у нас реально это слабо. Поэтому я думаю, что это одна из мотиваций большинства ветеранов.

Вы хотите может быть что-то добавить?

M. Karp: Я единственное хочу сказать, что любая ветеранская организация за то, чтобы человек, прошедший войну, через горнило вот этой войны, нашел опору в своем государстве, и был поддержан правительством. Потому что сейчас опять опыт, румыны приехали к нам, они же тоже в Афганистане сейчас, у них тоже есть потери, и вот с Румынии приехали и спрашивают нас: «А как вы адаптировались? А что вы делаете? А как вы делаете? А что вам правительство дает?». А мы говорим: «Нам правительство ничего не дает, ничего, нам правительство дало, как наследие Советского Союза проезд в транспорте бесплатно. Вот сейчас благодаря правительству нам дают путевки тем, кто нуждается, в санатории. И нам правительство помогает с центром реабилитации, который мы же придумали и мы же нашли на базе этого протезного завода, нашли предназначение этому». Поэтому… наш председатель был в США и там видел, что тоже ветеранская организация там тоже стоит на этой же страже, и тоже стоит с теми же требованиями, чтобы государство не забыло их, а по мере возможности обеспечивало, чтобы этот ветеран был окружен заботой, и чтобы он был понят в его нуждах, чтобы до него доходили не только один раз в год, например, когда вот праздник, вот мы воины-«афганцы», а когда ему надо. Вот у него в семье что-то случилось, чтобы он мог воспользоваться теми льготами, которые у него есть, и чтоб он выкрутился или преодолел те трудности, которые у него есть. Вот это. Поэтому я смотрю что в России, что на Украине, что во всех бывших советских республиках, мы все сталкиваемся именно с этим вопросом. А сами мы существуем на боевом братстве. Я вас знаю, он меня знает, того, того, и мы знаем друг друга, мы иногда… например, как я, я… например, умер человек, я не мог собрать, чтобы достойно похоронить его, а зная вас, зная того, того, того, мы собираем и идем купим ему венок, что-то купим жене, дадим на какие-то первые необходимые первые дни после этого. Поэтому это только нас консолидирует и сплачивает и держит вместе. Вот эта дружба не дает разорваться, а консолидирует нас. Поэтому мы не ждем от государства что-то, а мы сами идем, создаем, сами сплачиваемся, приходим. Вот, надо помочь, значит друг другу помогаем. Вот в этом мне кажется и есть сила, и вот это то, что нам помогает выжить в любых условиях, каких бы там ни было. Потому что в Приднестровье участвовали как волонториат, который не был на войне, а просто служил в советской армии, так и те, которые приехали с Афганистана, и они тут же пошли воевать. Но они уже здесь пошли по идейным принципам, потому что там в Приднестровье тоже были «афганцы», которые были в Афганистане, но они тоже отстаивали свои принципы, что они не хотели соединения с Румынией, поэтому он стоял на том, чтобы мы были неделимы, суверенным государством, как было заявлено в конституции. Поэтому вот эти 2 вопроса столкнулись и этот конфликт был. Поэтому чтобы не допустить этого, мы стоим на страже вот этого, мы теперь сотрудничаем с приднестровцами, с «афганцами», вот, они с нами сотрудничают. И получается, что вот именно вот эта связь нас и держит и с украинцами, и с россиянами.

Но когда Вы говорите «мы», это организация?

M. Karp: Организация, общественная организация, движение, именно ветеранское движение воинов и Приднестровья и войны в Афганистане.

А Вы принадлежите ….?

M. Karp: Принадлежу, да, к общественной организации союза ветеранов войны в Афганистане республики Молдова. Это общественная организация, союз ветеранов войны…

Сколько лет Вы являетесь член этой организации? С самого начала?

M. Karp: Я с самого начала.

И начало, это было когда?

M. Karp: Это 1991 год. Потому что сама организация и сам музей сформировался в 1988 году. Были разные председатели, были разные тенденции, разные организаторские требования и задачи, но потом потихоньку это приобрело в республиканский, у нас есть свой статус, устав, у нас есть печать, есть герб, есть знамя, все у нас как у общественной организации. Есть структура, районные организации, вот республиканская организация, есть все-все для того, чтобы…

И у вас есть связь с другими организациями?

M. Karp: Да, со всеми организациями, мы даже…

В постсоветских странах?

M. Karp: Да, в постсоветских республик, и мы входим в международную организацию ветеранского движения участников воин и локальных конфликтов. Есть такая организация, да, если не ошибаюсь, штаб-квартира в Нью-Йорке.

Имеете ли вы право организовывать памятные церемонии, с флагами, медалями?

M. Karp: Да, да, имеет право ношения военной формы одежды и регалий, то есть значков, медалей, орденов, вот, и все ордена и медали, которые учреждаются, то они на государственном уровне заверяются с печатью, со всем этим.

А в Латвии, это невозможно.

M. Karp: Нет, там нет этого. В Прибалтике нет этого, очень такое ограниченное количество, поэтому… А у нас все это узаконено, у нас даже есть год, например, ветерана войны в Афганистане. Вот 15 февраля, это у нас празднуется, это праздник, и в Молдавии он считается как праздником, официальным праздником. …. Вот так вот где-то в таких…

Очень интересно, спасибо.

M. Karp: Но я Вам скажу так, есть ребята, которые действительно герои были. Я был прапорщиком, который, ну, скажем так, хоть у меня и были трудности какие-то, но я решал обыденные задачи, то есть не был там командиром полка или что-то такое, я был, ну, не рядовым солдатом, но, скажем, таким прапорщиком, который… есть такая прослойка или ранг такой, который решал задачи между солдатами, сержантами и офицерами и вышестоящими, который решал те задачи, которые необходимы были подразделению. Поэтому сказать что героем был, я не могу сказать. Но и простым тоже. Потому что я выполнял задачу командования, вот, и имел в подчинение, то есть были люди, над которыми я тоже стоял, и с помощью которых я тоже выполнял какие-то задачи, поэтому они так вот и выходили. Ну, я считаю, что в любом случае я как гражданин, как воин, как военнослужащий выполнил свою задачу добросовестно, потому что от этого зависела жизнь моих подчиненных, меня оценили, я получил медаль за отвагу, я получил медаль за боевые заслуги, вот, поэтому, скажу так, не просто так награды даются, даже после войны, будучи здесь в национальной армии я получил тоже медаль за то, что служил в национальной армии, но, значит, эта награда как благодарность за то, что воспитал молодежь, выполнил какие-то задачи по обеспечению национальной армии, воспитал или был на выполнение каких-то задач, которые имели значение для структуры министерства Обороны. Поэтому я считаю, что где-то в каком-то плане мой вклад был ощутим и своевремен и я с одной стороны…даже скажу Вам другое, что я, моя семья – полноценная ячейка общества, которая правильно выбрала путь и не отклонились ни влево ни вправо, никогда не был… даже сегодня у нас есть вот эти протесты, демонстрации, я считаю, что это не путь решения проблемы, скорее всего мы все должны собраться в большом зале, высказать все, и найти пути решения на бумаге мирно. Дай Бог, чтоб прошли эти протесты нормально, чтобы глас народа услышало правительство, но правительство знает, что надо делать, но вот поддержать…. И очень много в правительстве есть люди, которые только для своего обогащения. Он пришел туда, он знает, что он пришел для того, чтобы положить в карман сегодня, завтра ему никто не предложит, а сегодня ему предлагают, и он положит в карман, плюс где-то еще что-то сворует. Поэтому это не правительство. Вот в Канаде, вот в Европе можем сравнить какое в правительстве количество людей, сколько министров, на чем ездит, скажем, премьер министр Нидерландов или этих республик маленьких, которые там есть, передвигается, и на чем наши ездят, понимаете. Какой состав там правительства, и какой у нас здесь. У них там до 10-15 человек, у нас здесь сотнями, поэтому тоже это сравнение, а каждый хочет что-то урвать. В этом плане у нас конечно… Я еще раз говорю, мы тянемся от Советского Союза. Советский Союз был большой, Советский Союз был богатой страной, а тенденции все те же, все хотят как-то урвать. А ведь надо уже поменять мышление, надо уже в доле с народом жить. Ведь Лебедь, генерал, который был в Приднестровье, правильно сказал: «Надо богатеть со своим народом, а не красть у своего народа». Вот, вместе с ним надо богатеть. Вот это я считаю, что это такое правильное выражение и правильный девиз. А так, больше дополнить, что я могу, как… что было, то было, это уже история. Но историю эту забывать нельзя, и я рад, что есть такие проекты, которые заставляют нас копать в нашем прошлом, находить те истины, потому что не зная прошлого, и не помня прошлого будущего нельзя построить. Вот это не чистый лист бумаги, чтобы взять и написать. Иногда для того, чтобы написать какой-то текст, ищешь от чего оттолкнуться, где-то что-то, так и здесь в этой жизни. Для того, чтобы писать дальше, идти дальше, делать какие-то хорошие дела, надо вспомнить, что было в прошлом. Меня многие осуждают или упрекают: «Вот, Советский Союз, его больше не будет». Я знаю, что его больше не будет, но я живу тем, что что-то хорошее от туда беру, вспоминаю и вкладываю сюда, когда я делаю.

Nostalgia

У Вас есть ностальгия?

M. Karp: Ностальгия есть, конечно. Я Вам больше скажу, если бы сейчас сказали «Хочешь поехать в Афган?», я бы поехал. Не задумываясь, просто, даже «мы тебя будем кормить, и когда ты приедешь, получишь какие-то деньги», будут говорить так, я скажу «я поеду». Потому что это дорого стоит туда поехать. Я Вам не могу сказать на сколько это людей сплачивает, на сколько это… Сегодня даже я здесь работаю. А есть парень, который приходит, мы почему сейчас обращаемся многие за гуманитарной помощью, у него в деревне нету… он не может одеться, у него нету клочка каши какой-то, риса, еще чего-то такого. И нам когда дают это, я с удовольствием иду к ним и отдаю. Вы поверьте, мужчина плачет, Вы не видели никогда? На слезах.. он не хочет, а вот на слезах вот так вот слезинки идут, и он берет этот пакет и говорит: «спасибо большое, спасибо большое». Он не может больше ничего сказать. То есть… до того доведены люди, что вот это есть, присутствует, но вот эта связь.. чтобы он есть богатый… он все равно говорит мне «бача», это наше, между собой, и он приходит на мероприятия, чем может помогает.. я ему тоже говорю «бача», хотя знаю как он живет и как это… То есть вот это сплочение, вот этот коллективизм, он там, в Афгане построился, понимаете. И кто бы мне сейчас что не сказал, я часто на Фейсбуке постирую, лайк, там все, война в Афганистане, он говорит: « ты что, больной?», я говорю: «Я не больной, у меня ностальгия вот этого, вот этого, вот этого». Или когда я вижу этого генерала, который, это его выражение, и это мне больно, я знаю, что вот это правильное выражение, я не могу… «Давайте соединимся с румынами». Мне бабушка, дедушка говорили, что румыны нас били за то, что там не так сделал, то-то не так сделал, относились к нам как к другой части слои населения, и идти сейчас туда… понятно. Другой говорит, что мою маму коммунисты сослали в Сибирь, потому что у моей мамы, у моего отца были лошади, была корова, было то, то, то… и вот эта уравниловка была большой ошибкой коммунистической партии, что она хотела уровнять сразу всех, чтоб все поровну жили, и разрушила вот эту прослойку, поэтому появились кулаки, все это, поэтому появилось сегодня, как достояние того, что он говорит, что его мать обидели, коммунистическая, а мою, например, не обидела. Я знаю, как жила моя мать, как мои родители, а его нет, и поэтому опять же та же ошибка продолжается по истории проходить дальше. Поэтому она пока сгладится пока, пока, но она, я думаю, не сгладится, потому что сегодня дают большие деньги Европа, а ворует опять же этот, он не видел войны, он не знает, что такое война, но он положил в карман много денег, построился, имеет машину, сын учится заграницей, поэтому у нас всегда будет разнобой вот этого общества. Но она видима из этого и переходит, когда из той в эту… Так что, но мы, мы должны делать свое дело, мы должны работать и я думаю, что чем честнее работаешь, тем достовернее она дает свои плоды. Мы часто бываем в школах и разговариваем с детьми, дети задают этот же вопрос «А как вы после Афгана? Как вы здесь?». А просто чувство справедливости заставляет нас зайти в один кабинет, и прям там им высказать все в лицо. Или ты помогаешь или ты будешь сидеть на этих деньгах, на этих своих, как говорится… И дети тоже понимают, что мы боремся, «афганцы» выходят там, там, там… Я думаю, что это как-то передается. Мы как ветераны выполняем эту функцию удержания справедливости в обществе. Больше не могу ничего сказать.

Спасибо большое.