Skip to navigation – Site map

HomeIssuesXCII-2VariaКаламбуры Бориса Пастернака в сбо...

Varia

Каламбуры Бориса Пастернака в сборнике «второе рождение»

Puns in Boris Pasternak’s The Second Birth
Les calembours de Boris Pasternak dans le recueil Seconde naissance
Tatiana Krasilnikova and Pavel Uspenskij
p. 307-324

Abstracts

The article focuses on puns in Boris Pasternak’s collection The Second Birth (1932). Since the analysis of the language game was almost entirely replaced with the analysis of polysemy, puns have not become the subject of a special study. Within the framework of this approach, the ambiguities in the poems were interpreted as “Aesopian language” or the “author’s deafness”. According to the article, the cases of linguistic ambiguity in The Second Birth are the phenomena of poetical irony. Basing the analysis on phraseology as a fixed linguistic material, we show how the transformation of idioms creates puns. The article examines examples in which Pasternak playfully transforms fixed expressions or constructions taken from the Soviet discourse (the second section), as well as the language game that is not related to ideology (the third section). In the latter case, we are interested by the linguistic mechanisms of pun creation – from explicit interpretation of idioms to subtle ambiguity arising from language associations. The puns throughout the collection reduce the degree of seriousness and form the ironic modality of the poems. The Second Birth thus balances not only between the simplicity and complexity of language, but also between the pathetic and ironic modalities.

Top of page

Full text

1. Каламбурность в поэзии Пастернака

  • 1 Б. Бухштаб, «Пастернак. Критическое исследование», Russian Studies. Ежеквартальник русской филолог (...)

1Каламбурность поэзии Пастернака остро чувствовалась его рефлексивными современниками. Младший формалист Б. Я. Бухштаб в работе 1928 г., опубликованной только спустя семь десятилетий, много внимания уделил языку поэта: соотношению стилистических рядов, роли разговорных оборотов, столкновению в строке разных значений. Один из тезисов ученого заключался в том, что «в словоупотреблении Пастернака заложена как бы неявная каламбурность». Например, выражение черепаший шаг, означающее медленную походку, в строке о самоубийстве – «Что даже и это есть шаг черепаший» – превращается у поэта в каламбур, поскольку в ней говорится о шаге в смысле “поступка”. Иногда языковые обороты употребляются поэтом «в первоначальном значении», и тогда «каламбур становится явным», как в строках «Что пожелтелый белый свет / С тобой – белей белил». По Бухштабу, у Пастернака «всякое слово может иметь несколько значений, колебание которых создает каламбурность»1.

2Другие молодые ученые, близкие в 1920-1930-е гг. к кругу формалистов, – В. В. Тренин и Н. И. Харджиев в статье 1932 г. «О Борисе Пастернаке» (по иронии судьбы также ждавшей публикации не одно десятилетие) на материале ранних стихов поэта пришли к сходному утверждению.

  • 2 В. Тренин, Н. Харджиев, «О Борисе Пастернаке», в кн.: Н. Харджиев, Статьи об авангарде: в 2 томах, (...)

3Каламбуризм, – утверждали филологи, – чрезвычайно ощутимый прием в стихах Пастернака, потому что каламбуры его брошены на фон высокой лирической семантики2.

  • 3 Ю. Лотман, «Стихотворения раннего Пастернака. Некоторые вопросы структурного изучения текста», в кн (...)
  • 4 Ю. Левин, «О некоторых чертах плана содержания в поэтических текстах», в кн.: Структурная типология (...)
  • 5 М. И. Шапир, «“А ты прекрасна без извилин…”. Эстетика небрежности в поэзии Пастернака», Новый мир, (...)

4С тех пор, начиная со статьи Ю. М. Лотмана 1969 г. о поэтике ранних стихов Пастернака, в которой нестандартная лексическая сочетаемость осмыслялась как ключевой принцип порождения лирического текста3, о языке поэта было написано множество важных работ. Лингвисты и литературоведы развили положение Лотмана, описав принципы лексической полисемии, глубинные синтаксические и мотивные структуры, механизмы аграмматических высказываний в стихах Пастернака4. Была также предпринята яркая попытка переосмыслить язык поэта, исходя из его «авторской глухоты», выраженной в непроизвольных и контекстуально неуместных двусмысленностях, и возникающей за счет таких двусмысленностей «эстетики небрежности»5.

5Отличительная черта работ позднесоветского и постсоветского времени заключается в том, что анализ полисемии в них практически полностью вытеснил анализ каламбурности. Если это во многом справедливо для ранних книг («Близнец в тучах», «Сестра моя – жизнь», «Темы и вариации»), в которых – в силу новаторства поэтического языка и семантической перенасыщенности почти каждой строфы – усмотреть каламбуры не всегда возможно, то применительно к дальнейшим сборникам с их движением к «неслыханной простоте» подобное вытеснение не кажется оправданным. Характерно, в частности, что в статье Шапира, рассматривающего в основном тексты Пастернака 1930-1950-е гг., – при точности многочисленных наблюдений над семантическими «несостыковками» тех или иных строк – о каламбурности речь так и не заходит, а подавляющее большинство примеров объясняется, по сути, механизмом бессознательных, не замеченных автором двусмысленностей.

  • 6 В. Санников, Русский язык в зеркале языковой игры, Москва, ЯСК, 2002.

6В настоящей статье мы бы хотели пересмотреть вопрос о поэтических каламбурах, которые, с нашей точки зрения, необходимо выделить в отдельную категорию смысловых фигур Пастернака. Хорошо известно, что существует множество средств для создания языковой игры – фонетические, словообразовательные, синтаксические и т. п.6. В модернистской поэзии, однако, большая их часть используется не для юмористического эффекта, а для семантической многозначности текста (если, конечно, мы не говорим о жанрах пародии или эпиграммы). Чтобы «поймать» языковую иронию, стоит отталкиваться от такого материала, который, во-первых, актуален не только с точки зрения создания каламбуров, но и вообще важен для порождения неожиданных образов и метафор, а во-вторых, – заведомо опознается читателем. Таким языковым материалом является идиоматика.

  • 7 А. Баранов, Д. Добровольский, Аспекты теории фразеологии, Москва, ЯСК, 2008; Е. Рахилина (ред.), Л (...)
  • 8 П. Успенский, В. Файнберг, К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельш (...)

7Идиоматику мы понимаем как совокупность «готовых» языковых элементов, и в этой перспективе принципиально строгий лингвистический подход к фразеологии нам представляется непродуктивным. Мы на равных правах рассматриваем пословицы и поговорки, речевые клише, коллокации (фраземы), идиомы (фразеологизмы), лингвистические конструкции. Такой взгляд отталкивается от лингвистических работ7 с заметным упрощением, но учитывает опыт более свободного понимания идиоматики применительно к стихам Мандельштама, раннего Пастернака и поэзии модернизма в целом8.

  • 9 Санников, Русский язык в зеркале языковой игры…, c. 197-317.
  • 10 Е. Рахилина, В. Плунгян, «Анекдот как конструкция», в кн.: Е. Рахилина (ред.), Лингвистика конструк (...)

8Идиоматика важна и потому, что она часто оказывается материалом языковой игры как в юмористических произведениях9, так и в анекдотах10. В которой доказывается, что языковой механизм острот многих анекдотов строится не на полисемии отдельных слов, а на совмещении и деформации конструкций.

  • 11 А. Жолковский, Поэтика Пастернака: инварианты, структуры, интертексты, Москва, НЛО, 2011, c. 17-20 (...)

9Продемонстрировать механику идиоматических каламбуров лучше всего на примерах из книги «Второе рождение» (1932; далее – ВТ), составляющей ядро второго периода творческой эволюции Пастернака с ее характерными особенностями – приятием социализма и новой реальности, декларативной адаптацией к новому порядку и вместе с тем дискурсивным «саботажем» и риторическим подрывом нового11.

  • 12 Тренин, Харджиев, «О Борисе Пастернаке»…, с. 330-344.
  • 13 А. Бем, цит. по: Е. Пастернак, et all., Б. Л. Пастернак: pro et contra. Б. Л. Пастернак в советскои (...)
  • 14 Г. Адамович, Собрание сочинений: в 5 книгах, кн. 2, Литературные заметки, Санкт-Петербург, Алетей (...)
  • 15 Жолковский, Поэтика Пастернака…, c. 19.

10В рубежном ВТ эти мировоззренческие искания проступили в языке и поэтике. Строй стихов Пастернака заметно изменился: синтаксически уравновешенные параллелизмы, классические метры с облегченным синтаксисом, напевность12, упрощение «словесного материала»13, «газетностертые метафоры»14. Демократизация стиля, по характеристике А. К. Жолковского, привела Пастернака к бюрократическому косноязычию, которое демонстрирует «скрипучую трудность официального резонерства», при том что среди языковых новшеств поэта – «принцип амбивалентно политизированной речи, прежде всего, эзоповой» и «вольное обращение с идеологическими штампами»15.

11То, что исследователем характеризуется как политическая амбивалентность и вольное обращение с идеологическими штампами, и есть одна из сторон каламбурности ВТ. Хотя ее можно описывать как «эзопову речь» и, соответственно, мыслить в категориях политического жеста, такая характеристика, с нашей точки зрения, не вполне отражает особенности поэтики сборника. Примеры такого рода амбивалентности ироничны и представляют собой в большей степени не скрываемую игру с языком. Пастернаковская «эзопова речь» в ВТ, иными словами, не посылает «тайных политических смыслов», не организует фигуру социальной / политической аллегории, а передает иронию, направленную на идеологический дискурс. При этом та же ирония в других фрагментах не содержит никакого политического компонента и работает, как мы покажем ниже, вполне традиционными средствами. Закономерно поэтому считать, что один и тот же прием – каламбурность – является основным и вступает во взаимодействие с разным речевым и дискурсивным материалом.

2. Игра с советским дискурсом во «Втором рождении»

12Рассмотрим каламбуры, которые строятся на обыгрывании советского дискурса, и сначала обратимся к многократно обсуждавшейся строфе стихотворения «Мне хочется домой в огромность…». Как представляется, на этом примере можно продемонстрировать различие между подходами:

  • 16 Б. Пастернак, Собрание сочинений: в 5 томах, том 1, Составление и комментарии Е. В. Пастернак и К. (...)

Пускай пожизненность задачи, Врастающей в заветы дней, Зовется жизнию сидячей, —
И по такой, грущу по ней16.

13В хрестоматийном разборе стихотворения, предпринятым Жолковским, важную роль играют наблюдения над приведенной строфой. Исследователь, задаваясь вопросом, идет ли в тексте речь о социализме, обращает внимание, что он здесь

  • 17 Жолковский, Поэтика Пастернака…, c. 307-314.

лишь проглядывает из-за таких двусмысленностей, как врастающей (в социализм?), заветы (Ильича?), задача (очередная? советской власти?) <…> Впрочем, и этих намеков на навязшую в зубах политическую фразеологию было вполне достаточно для современников. <…> Той же лексической двусмысленностью, но, так сказать, с обратным знаком, окутан и целый слой явно негативной, уголовно-тюремной-бюрократической фразеологии: пожизненность – сидячей <…> Все эти слова употреблены в переносном смысле, то есть как бы не всерьез, и по отдельности читаются сравнительно невинно, но вместе производят отчетливо мрачный кумулятивный эффект17.

14В более позднем прочтении Б. М. Гаспарова повторяются похожие наблюдения, но чуть больше внимания уделено фразеологии. Обратившись ко второй строке – «Врастающей в заветы дней» – исследователь увидел в ней наслоение «образов-идиом советского идеологического языка»:

  • 18 Б. Гаспаров, Борис Пастернак: по ту сторону поэтики (Философия. Музыка. Быт), Москва, НЛО, 2013, c. (...)

‘врастание крестьянина (середняка в социализм)’ – один из центральных лозунгов колхозного строительства; «Заветы Ильича» / «Заветы Октября»– типовые названия колхозов; повсеместно раздающийся призыв к работникам искусства отобразить в своих произведениях ‘героику / величие наших дней’. <…> Кричащие, беспрестанно повторяемые клише-лозунги застревают в памяти свободно плавающими осколками, наслоения которых создают почти произвольные комбинации18.

15В строфе также проступает тема наказания и тюремного заключения.

  • 19 Там же: c. 230.

Толчок к развертыванию этого смыслового ряда дает «пожизненность задачи» – выражение, недвусмысленно отсылающее к формуле ‘пожизненное заключение’; тем самым и ‘сидячая жизнь’ получает иной оттенок смысла, связанный с <…> употреблением глагола сидеть19.

16Как видно из приведенных цитат, исследователи не сомневаются, что строфа соткана из элементов советского дискурса. Пастернак не только использует советизмы, но и трансформирует идеологические клише, как в «заветах дней», в которых лексема дни заменяет второй элемент фраземы заветы Ильича / Октября. Здесь нет каламбура, – только дискурсивное остранение. Филологи также отчетливо увидели, что в строфе ассоциативно проступает тюремный ореол: благодаря тюремно-бюрократическому ряду или за счет просвечивания в слове «пожизненность» фраземы пожизненное заключение. Оба исследователя видят здесь мерцающий смысл, который, в свою очередь, можно трактовать как политический намек.

  • 20 «… рантье, имеющий пожизненную пенсию от государства» (Н. В. Крыленко, «Процесс Ивана Окладского. (...)

17С нашей точки зрения, это не тайный намек и не трудно улавливаемая двусмысленность, а нескрываемый каламбур. В связи с этим необходимо скорректировать ход мысли Гаспарова: в слове пожизненность фразема пожизненное заключение не актуализируется само по себе, поскольку прилагательное пожизненный, согласно НКРЯ, в советском дискурсе могло сочетаться с разными лексемами – пенсия, владение, пользование и др.20 Заключение, таким образом, только одна из возможных ассоциаций к обороту «пожизненность задачи», которая поначалу понимается как ‘задача на всю жизнь’. Другое дело, что как только появляется другой оборот – «жизнию сидячей», сомнений в актуальности коллокации пожизненное заключение уже не остается. Иными словами, только столкновение двух синтагм «пожизненность задачи» и «жизнию сидячей» заставляет читателя угадать здесь тюремную фразему, а иные оттенки смысла у глагола сидеть появляются не вследствие того, что пожизненное заключение уже проступило ранее, а одновременно с семантическим взрывом, перестраивающим семантику строфы. Без соседства двух оборотов смысловое расширение не могло бы состояться.

18Это столкновение и есть поэтический каламбур: задача на всю жизнь и сидячая жизнь / сидячий образ жизни, связанные в культуре с усердной работой за письменным столом, у Пастернака иронично осмысляются как пожизненное заключение, а сидение за столом – как сидение в тюрьме. Здесь нет ни эзопова языка, ни тайного намека. Это явная каламбурность, которая возникает как бы походя, – неслучайно грусть («грущу») составляет эмоциональный фон строфы. Вместе с тем спонтанный (как и полагается острóтам) характер каламбуров, проступающих в моменты патетической речи, и есть отличительная черта поэтики ВТ.

19Всмотримся в еще один сходный пример:

Ты рядом, даль социализма. Ты скажешь – близь? …
«Волны»

  • 21 «Все … будут беспощадно сметены усилиями миллионов рабочих и крестьян, борющихся под испытанным рук (...)

20Словосочетание «даль социализма» с показательным значением отдаленности явления отталкивается от идеологических клише, таких как (полная) победа социализма или строительство социализма (строить социализм), которыми пестрел официальный дискурс конца 1920-1930-х гг.21 Пастернак вскрывает внутреннюю форму дискурсивных шаблонов, а также переводит ее в пространственный план: если речь идет о строительстве или грядущей победе, значит, социализма как такового еще нет, соответственно, он только предстоит как будущая цель. Однако эта цель локализована в пространстве и уже ощутима (рядом). В строках Пастернака есть зрительный аспект, поскольку одно из значений лексемы даль – ‘далекое пространство, видимое глазом’ (ср. туманная даль). Подобное осмысление встречалось в текстах рубежа десятилетий, см., например в статье А. Маймина «Путь побед» (Известия, 11 июля 1930 г.): «становятся обозримыми новые широкие горизонты нового общественного строя – социализма» (курсив наш). Вместе с тем даль еще и маркированное негативно ‘далеко расположенное место’ (ср. ужасная даль), и оба значения слова каламбурно проступают у Пастернака. Языковое сомнение в семантике трансформированных клише («даль социализма») вызвало у поэта каламбурную ассоциативную реакцию, – даль индуцировала конрастную близь.

21На строки, за счет каламбурности сомневающиеся в истинности дискурсивных клише, обратил внимание бывший теоретик конструктивизма и литературный критик К. Зелинский. В статье «Из “Лирической тетради”. Бор. Пастернак» (1933) он объяснял озадачившее его высказывание идеологическим рассуждением о неполной политической зрелости Пастернака:

  • 22 Пастернак, et all., Б. Л. Пастернак: pro et contra…, c. 509.

Однако почему же «даль»? И вот, прослеживая, как же поэт принимает социализм, мы всюду увидим, что в настоящем ему видится только будущее. <…> Он почти готов сказать – нет, нельзя жить нашим настоящим 22.

22Несложно заметить, что Зелинский задается справедливым вопросом (это свидетельствует, что строки обращают на себя внимание своей парадоксальностью), однако предпочитает идеологическое, а не поэтическое объяснение.

23Другие направленные на советский дискурс каламбуры, которые мы уже не будем разбирать столь подробно, устроены похожим образом. Они обыгрывают идеологические клише, порождая в момент патетической речи каламбурное значение. Вот несколько примеров:

Но с каждой годовщиной все махровей Тугой задаток розы будет цвесть.
«Весенний день тридцатого апреля…»

  • 23 А. Селищев, Язык революционной эпохи. Из наблюдений над русским языком (1917-1926), Москва, УРСС, (...)

24Хотя в строках описываются грядущие, более великолепные празднования 1 Мая, одно слово здесь бросается в глаза – это прилагательное махровый. На первый взгляд, оно употреблено в ботаническом значении (‘с большим количеством лепестков’, ср. махровые розы, астры и т. п.). Вместе с тем для советского дискурса это прилагательное не могло не обладать политическим смыслом, на что проницательно обратил внимание лингвист А. М. Селищев, заметив, что махровый стало негативной формулой для характеристики международной политики, ср. клише махровая реакция23. Это отрицательное значение прилагательного проступает у Пастернака и противоречит общей торжественной модальности, невольно описывая будущие празднества как выхолащивание ритуала.

25Для образности ВТ важную роль играют бюрократизмы:

Ты вся, как мысль, что этот Днепр В зеленой коже рвов и стежек, Как жалобная книга недр
Для наших записей расхожих.
«Ты здесь, мы в воздухе одном…»

26Поэтическое сравнение женщины с природой переходит в ироничное сопоставление с «жалобной книгой». В 3-4 строках контаминируются коллокация жалобная книга с добавлением непредусмотренного объекта («недра») и бюрократическое клише (приходно-)расходная книга, в которой расходный меняется на расхожий (‘широко распространенный, известный’). Принижение мужских высказываний и возвышение женщины, таким образом, каламбурно осуществляется с помощью бюрократических формул.

27Бухгалтерский язык у Пастернака иногда иронично разрушает высокие литературные формулы:

Их тьма, им нет числа и сметы.
«Волны»

28Стилистически маркированное слово смета, взятое из финансового дискурса, заменяет категорию меры, которая закрепилась в русском языке благодаря крылатой строке Державина «Тебе числа и меры нет» («Бог»).

  • 24 Там же: c, 49-50, 140.
  • 25 «… мы помножим новейшие технические достижения на новые социальные формы» (Большевик, 1930, т. 7, (...)

29Несколько примеров каламбурности связаны с математическим языком, который в раннее советское время использовался расширительно, в оборотах вроде плюс Х (в значении союза и), на все сто процентов24, а также в конструкциях Х помножить на Y, где переменные – не математические величины25. Так, в «Волнах» Пастернак предлагает «формулу» Грузии, заполняя переменные в конструкции неидеологическими понятиями:

Помножим
Нужду на нежность, ад на рай, <…> И мы получим этот край.

30Каламбурность возникает в точке, где символическая (ад и рай) и заряженная поэтической силой (нужда и нежность) контрастные пары рассматриваются в качестве величин, которые могут быть точно измерены, а их произведение должно привести к однозначному результату. Очевидно при этом, что ни край, ни четыре переменных формулы параметром математической точности не наделены. В той же степени они не обладают и таким смысловым потенциалом, который подошел бы для идеологического дискурса. В результате формула иронично оттеняет якобы серьезное научное объяснение «рецепта» Грузии.

31Другой математический пример:

Где дышат рядом эти обе,
А крючья страсти не скрипят И не дают в остатке дроби
К беде родивших и ребят.
«Волны»

32Описывая в стихотворении социалистическую действительность, Пастернак касается в приведенной строфе темы брака. «Эти обе» – вероятно, две возлюбленные женщины, которые могут мирно сосуществовать, «осчастливленные правдой» нового порядка. Сильное чувство субъекта ко второй возлюбленной, с которой он не связан, в отличие от первой, узами брака, не приносит страданий («крючья страсти не скрипят») и не приводит к разрушению семьи, как это обычно случалось в «капиталистическом» обществе.

  • 26 «… часть их обречена ежегодно на раздробление семьи и имущества» (А. И. Хрящева, «Группы и классы к (...)

33Эта идея каламбурно переводится на математический язык, причем в основе этого «перевода» лежит идиоматика: фразема неразделенное чувство / неразделенная любовь переосмысляется как разделенная, причем в ней обнажается внутренняя форма – сема ‘деления’. Она, в свою очередь, индуцирует характерный математический дискурс (в остатке, дробь). Дробь при этом передает, конечно, не числовое, а бытовое значение: за ней стоит идея неполной, разрушенной семьи, которая в советском узусе могла называться раздробленной26. В таком случае термин дробь ассоциативно переводится обратно на язык отношений: в новом государственном устройстве при разделении семьи (если оно вообще происходит) нет места характерной «беде» брошенных женщин и детей.

3. Идиоматические каламбуры во «втором рождении»

34Каламбурность как прием ВТ затрагивает не только советский дискурс, но и нормы литературного узуса. Если в рассмотренных выше примерах нас интересовала дискурсивная специфика острот Пастернака, то далее мы хотим сосредоточиться на механике обыгрывания идиоматики. Все каламбуры ВТ могут быть разнесены по нескольким основным ячейкам классификации, основанной на типах работы с семантикой идиом.

  • 27 И. Ковтунова, «О поэтических образах Бориса Пастернака», в кн. В. П. Григорьев (ред.), Очерки истор (...)
  • 28 Жолковский, Поэтика Пастернака…, c. 222; М. Гаспаров, И. Подгаецкая, «Сестра моя – жизнь» Бориса П (...)

35Многие фразеологические остроты Пастернака построены на уже обсуждавшемся нарушении сочетаемости элементов устойчивого выражения, при обыгрывании которого в тексте помимо языкового появляется также его «индивидуальное метафорическое значение» 27. Вариантом этого приема является силлепсис – нарушение синтаксической сочетаемости, которое часто иллюстрируется фольклорной фразой Шли дождь и два студента, один в университет, другой в пальто, – в том числе и в связи с Пастернаком28. См. в цикле «Волны»:

Шли дни, шли тучи, били зорю…
Как выход в свет и выход к морю И выход в Грузию из Млет.

36В первой цитате каламбурный эффект создается благодаря совмещению фразем, обладающих общим глаголом идти, но транслирующими разные его коннотации (временную и пространственную). Во втором примере существительное выход встречается трижды, и всякий раз реализуется одна из его коннотаций – метафорическая и пространственные (в повседневном и в географическом смыслах).

37Чуть более сложно устроена строка из «Смерти поэта»:

Спал со всех ног, со всех лодыг.

  • 29 Н. Фатеева, «Функции соматизмов в поэзии Б. Пастернака», Вестник Балтийского федерального универси (...)
  • 30 Пастернак, et all., Б. Л. Пастернак: pro et contra…, c. 529.

38Идиома со всех ног обычно сочетается с глаголами в совершенном виде, транслирующими динамику только что начавшегося действия (например, побежать, броситься, устремиться). Глагол спал выбивается из этого ряда: он передает статичное действие, которое длится неопределенный отрезок времени. Такая сочетаемость не только создает оксюморонный образ29, но и порождает комический эффект, диссонирующий с трагической патетикой текста. Каламбурность усиливается за счет дублирования выражения его фразеологическим квазианалогом – «со всех лодыг», который обнажает внутреннюю форму идиомы и метонимически добавляет к привычным ногам их часть – «лодыги». Интересно, что эмигрантский критик П. Ставров в рецензии на ВТ счел эту строку «неуклюжей»30, – мы вновь сталкиваемся с тем, что современник чувствует вызывающую парадоксальность строки, но не имеет системы координат для ее объяснения.

39Важную группу фразеологических каламбуров составляют случаи, в которых у идиомы проступает буквальное значение элементов при сохранении фразеологического смысла. Такая актуализация часто привносит в текст иронический оттенок. Примером могут служить строки из цикла «Волны»:

В горах заваривалась каша…
Туманный, не в своей тарелке…

40Фразеологизм заварить / заваривать кашу семантизируется в высказывании: сохраняя значение ‘затеи сложного или неприятного дела’, идиома также встраивается в метафорический пласт готовящихся в горах блюд (см. «в печку вмазанный казан», «отравленное блюдо»). Возможность зрительно представить процесс «заваривания каши» обеспечивает яркий каламбурный эффект. Фразема не в своей тарелке под влиянием кулинарной метафоры цикла получает дополнительное прочтение: читатель визуализирует Кавказ, который, будучи похожим на готовящееся блюдо, буквально дымится «в тарелке».

41См. другой пример:

По краям пропастей куролеся… «Вечерело. Повсюду ретиво…»

42При чтении приведенной строки сразу же узнается идиома ходить по краю (пропасти). В ней привычный для узуса глагол заменяется на куролесить, а пропасть употребляется во множественном числе. Трансформации меняют семантику идиомы – акцент с сулящего гибель занятия смещается на постоянную готовность к риску, а также на динамичность действия, субъектом которого оказывается всегда статичное «мелколесье».

43В финале стихотворения «Кругом семенящейся ватой…» подобным образом обыгрываются сразу несколько выражений:

Как битыми днями баклуши Бьют зимние тучи над ней.

44Здесь соединяются выражение битый час, превращенное в битые дни, и фразеологизм бить баклуши, в котором объект действия становится субъектом (баклуши сами «бьют зимние тучи»). В итоге строки выглядят комично плеонастичными.

45Зачастую каламбурный эффект в стихах Пастернака проявляется там, где на поверхностном уровне нагнетается серьезность и грандиозность действия. Так, например, происходит в следующей строфе:

Все смолкло, сразу впав в немилость, Все стало гулом: сосны, мгла…
Все громкой тишиной дымилось,
Как звон во все колокола.
«Волны»

46Смысл идиомы впасть в немилость двоится. Под влиянием первой строфы стихотворения, в которой границы лесных дебрей сопоставляются с «рубежами царств», передается исходный смысл фразеологизма – ‘оказаться в опале’, ‘потерять расположение’. Однако благодаря «горным декорациям» оказывается значимой и семантика самого глагола впасть: исчезнувший шум дословно падает в горный обвал. Каламбурная двусмысленность еще сильнее проявляется во второй части строфы. Известному и потому сразу замечаемому фразеологизму как звон во все колокола предшествует оксюморонный оборот «громкая тишина». Мы полагаем, что образность двух строк мотивирована выражением тишина звенит, благодаря которому становится возможным появление звона во все колокола (сема ‘звона’, очевидно, индуцирует появление колокольного звона).

47В отличие от случаев, в которых комический эффект достигается за счет двоения смысла идиомы, в следующих примерах каламбурность основана на столкновении двух фразеологических оборотов:

Огромный пляж из голых галек – На все глядящий без пелен…

48Очевидно, что в первой строке гальки становятся «голыми» под влиянием устойчивого словосочетания голый берег (редкая вариация голый пляж). На этом этапе еще нет комического эффекта. Каламбурность проступает при чтении второй строки, построенной на фразеологизме пелена с глаз спала / упала. Сохраняя значение незамутненного, истинного взгляда, пелена также буквально падает на землю, «обнажая» гальки. В результате образ можно каламбурно объяснить фразеологией: гальки становятся голыми, потому что перестают быть покрытыми пеленой.

49Похожий пример:

От шуток с этой подоплекой Я б отказался наотрез…
«О, знал бы я, что так бывает…»

  • 31 Историю слова подоплека подробнее см.: В. Виноградов, История слов, Москва, Институт русского языка (...)

50Устойчивое выражение отказаться наотрез заставляет переосмыслить словосочетание «шутки с подоплекой». Слово подоплека до середины XIX в. означало ‘подкладку, подбой у крестьянской рубахи, от плеч по спине и груди’. Постепенно это значение вытеснилось тем, которое на поверхностном уровне транслируется у Пастернака – ‘скрытая причина чего-либо’ 31. Читатель, обладающий достаточными языковыми компетенциями, легко обнаружит здесь языковую игру, построенную на каламбурном воскрешении в памяти первоначальной семантики слова: субъект не просто «полностью» отказывается от шуток, но также буквально отрезает их подоплеку.

51Существенный класс каламбуров в ВТ составляют случаи, когда фразеологический смысл идиомы проступает ассоциативно. Механизм ассоциации запускается, как правило, окказиональной синонимической заменой одного или нескольких элементов выражения. Проще всего устроены случаи с трансформацией одного элемента. Так, например, строка «Волн»:

Прибой, как вафли, их печет, –
обыгрывает идиому печь как блины со значением легкого и не вполне качественного производства чего-то в большом количестве. В основе острóты лежит синонимическая замена блинов на вафли с кремом (внешний вид которых больше напоминает пенистые морские волны), а ее суть – в характеристике поставляющего волны воспоминаний о прошлом прибоя как неутомимого и халтурящего производителя. Занятным образом, как и в случае с шуткой о пожизненном заключении, эмоциональный фон строфы грустный (волны «шумят в миноре»), что не препятствует каламбуру.

52Другой пример:

Голым дьяволом плыл под арбой… «Вечерело. Повсюду ретиво…»

53Образ «голого дьявола» – ироничное переосмысление идиомы дьявол во плоти. Во плоти понимается буквально и синонимически меняется на характеристику голый, в результате чего зловещий ореол дьявола приобретает комический оттенок.

54Каламбурный эффект в ВТ может достигаться и синонимической заменой в идиоме более чем одного элемента:

И мне кроить свою [жизнь] трудней,
Чем резать ножницами воду.
«Пока мы по Кавказу лазаем…»

  • 32 Здесь мы имеем дело с ложным пониманием этимологии идиомы. Слово вилы первоначально значило “круги” (...)

55Здесь обыгрывается идиома вилами на (по) воде писано / писать (иронично или неодобрительно о чем-либо сомнительном, неясном, не заслуживающим доверия). Вода остается, а все остальные члены трансформируются: вилы как орудие меняются на ножницы32, которые, в свою очередь индуцируют смену глагола писать на более согласованный резать. В целом, замены обусловлены контекстом, в котором речь идет о «кройке жизни» и «сквозной ткани существования». Однако если действие резать ножницами воду само по себе передает значение почти невыполнимого задания, то опознание идиомы вносит ироничный оттенок: занятие субъекта предстает не только сложным, но и сомнительным, не заслуживающим доверия и не приносящим никаких результатов.

Ко мне бегут мои поступки, Испытанного гребешки.
«Волны»

  • 33 Пастернак et all, Пастернак: pro et contra…, c. 518.

56Здесь синонимическая замена сопровождается фонетической. В строках обыгрывается выражение грехи прошлого, которое переосмысляется в морском семантическом ряду, чему способствует закрепленная в узусе концептуальная метафора, трактующая воспоминания о прошлом как жидкость. Ср. фразему воспоминания нахлынули или литературную метафору волны памяти, которую, кстати, увидел в цикле Пастернака А. Бем 33. Так, прошлое синонимически модифицируется в испытанное, а грехи, видимо, в диминутивной форме – грешки – превращаются в гребешки благодаря фонетической ассоциации. В результате в торжественной поэтической саморефлексии «Волн» иронично проступает снижающая характеристика.

57Каламбурность ассоциативно может проступать даже в экспрессивных негативных образах, как в строках стихотворения «Кругом семенящейся ватой…»:

Ты стала настолько мне жизнью,
Что все, что не к делу, – долой,
И вымыслов пить головизну
Тошнит, как от рыбы гнилой.

58На первый взгляд, в строфе патетично сообщается о том, что субъекта «тошнит» от «вымыслов». Однако при внимательном чтении в последних двух строках можно заметить, что метафора питья вымыслов антитетически переосмысляет выражение жажда истины. Если в языке возможно страстное желание испить / выпить истину, то с такой же силой можно не желать пить «не-истину» – вымыслы.

  • 34 При этом на поверхностном уровне лексический ряд строфы может ассоциироваться с идиомой рыба с го (...)

59Вместе с тем маркированная негативно головизна понимается не только в значении ‘голова и части хребта рыбы как пища’, но и с оглядкой на внутреннюю форму слова: вымыслы – это то, что рождается в голове. Таким образом, ненужные и искусственные головные вымыслы, пить которые оказывается тошнотворным занятием, иронично противопоставляются истине как настоящему «делу», которая, наоборот, вызывает жажду34. В этом примере каламбурный эффект возникает благодаря антитетической замене, а не синонимии.

60Несколько идиоматических операций могут сочетаться и в одном примере:

Каким-то сном несло оттуда.
«Волны»

61В конструкции несет Х-ом (где Х – неприятный запах) валентность заполнена неожиданным элементом сон, за счет чего эта категория вдруг получает невозможное для него ольфакторное измерение. Вероятно, уже этот сдвиг может казаться забавным, однако в строке есть еще один каламбурный план. Дело в том, что для литературного узуса характерно выражение нечто навевает сон (например, книга или разговор). Равным образом в рамках литературной нормы сном может веять от чего-то (от книги или от пейзажа). Пастернак усиливает это конверсивное образование: если сном может веять, им может и нести. В результате контаминации и модификации двух фразем (нарушение сочетаемости и окказиональная синонимия) возникает ироническая снижающая языковая игра.

62Чем сложнее языковая механика той или иной строки, тем затруднительнее провести строгое отличие между каламбурным смыслом и языковой игрой, не содержащей иронии, но задающей новые, остраняющие узус семантические ряды. Выбранные для статьи примеры нам представляются остротами, точечно вкрапленными в серьезную и, как правило, патетическую модальность стихотворения. Понятно, что Пастернак – не поэт-сатирик, поэтому, надо полагать, ждать большей ироничности от его каламбуров не приходится.

63Вместе с тем стоит помнить, что многие строки ВТ трансформируют идиоматику с заведомо другой целью – для создания оригинального метафорического ряда. Так, например, в хрестоматийной строке из «Лета»:

На пире Платона во время чумы

64– контаминируются два заглавия: функционирующий в узусе как клише «Пир» Платона и ставший провербиальным выражением пушкинский «Пир во время чумы». В этой контаминации есть языковая игра, но нет каламбурной иронии, – создающийся смысл предельно серьезен. Количество примеров, разумеется, можно умножить.

65В некоторых случаях, однако, ассоциативная актуализация идиоматического смысла сталкивает читателя с провокационными и даже нелепыми каламбурами. Вот три примера:

66В дни съезда шесть женщин топтали луга… «Лето»

Мои телячьи бы восторги,
Телячьи б нежности твои.
«Все снег да снег, – терпи и точка…»

А ты прекрасна без извилин…
«Любить иных – тяжелый крест…»

  • 35 Д. Быков, Борис Пастернак, Москва, Молодая гвардия, 2007, c. 255.

67Их объединяет легко узнаваемый каламбурный эффект. В первом высказывании непроизвольно обыгрывается фразема топтать траву, которое в соседстве со строкой «Лениво паслись облака в отдаленьи» получает значение ‘пастись’, что применительно к женщинам звучит иронически-уничижительно. Во втором, по гурманскому замечанию Д. Быкова, «не хватает только телячьих котлет»35. Понятно, что эта ремарка спровоцирована двумя идиомами – телячий восторг и телячьи нежности, к которым по инерции кулинарного кода стихотворения просится добавить телячьи котлеты.

  • 36 Шапир, «“А ты прекрасна без извилин…”…», c. 236.
  • 37 Шапир ссылается на стихотворение В. Маяковского «Блек энд уайт» (1925): «В мозгу у Вилли / мало из (...)

68Наконец, третий пример стал образцовым для концепции авторской глухоты Пастернака, предложенной Шапиром. Исследователь солидаризировался с прочтением, согласно которому «очень умных любить тяжело, ты же прекрасна без извилин (несмотря на недостаток ума или благодаря этому недостатку)»36. Шапир полагал, что уже в конце 1920-начале 1930-х гг. сходные обороты начинали входить в употребление. Однако это не так: такого рода примеры фиксируются, судя по НКРЯ, сильно позже37. Более того, аргументом против подобного значения без извилин может служить поздняя (1958) дневниковая запись К. Чуковского: «Очень хорошо отзывается о Соболеве: и талантлив, и с нами сработался, прямой человек, без извилин» (курсив наш). Характеристика, очевидно, отражает и толкует устойчивый разговорный оборот. Хотя запись сделана совсем в другую эпоху, стоит напомнить, что современники Чуковский и Пастернак были носителями одной нормы разговорного литературного языка.

69Шапир прав в том, что смысл ‘отсутствия ума’ проступает в строке, поскольку без извилин, вопреки авторской интенции, естественно воспринять не в значении ‘прямой человек’, а как словосочетание, смысл которого совпадает с распространенным еще в модернизме гендерным клише красивая и / но глупая. Однако квалификация этого примера как «авторской глухоты», а его значения как «неверного» нам представляется спорной.

70Обилие острот в ВТ подталкивает считать, что и здесь (как и в двух других примерах) есть открытый каламбур. Он заложен в текст и его осознание зависит от «меры испорченности» реципиента. Главное, что смущает читателя – это неуместность языковой шутки, но, как мы показали выше, отличительная особенность поэтики ВТ как раз в том и заключается, что большая часть острот возникает в момент восторженной и патетической речи. В случае последних трех примеров нам сложно принять, что каламбур входил в авторскую интенцию такого «серьезного» поэта, как Пастернак, и проще согласиться, что это – побочные ассоциации, информационный шум текста, случайная авторская глухота. Однако это читательская проблема, тогда как с феноменологической точки зрения строки очевидно содержат каламбурность, а контекст не нейтрализует их иронический эффект.

71Иными словами, нам до сих проще воспринимать поэтику ВТ как серьезную и патетичную и, подобно многим современникам, не рассматривать семантические странности как остроты. Проанализированный в статье фактический материал вскрывает парадоксальную природу поэтики ВТ и ставит вопрос о роли иронии в сборнике.

4. Заключение. Ирония во «Втором рождении»

72Язык ВТ принято описывать как балансирующий между сложностью и простотой. Однако для сборника не менее важен баланс патетики и иронии. Если торжественность отражает и характерную восторженность Пастернака, и его серьезное принятие новой социально-политической реальности, то ироническая модальность, возникающая в череде каламбуров, очевидно, задает остраняющий взгляд и формирует дистанцию между субъектом и поэтическим материалом. Остроты при этом инкорпорированы в поэтическую ткань нестандартно: в ВТ нет напрямую ни сатирических, ни ироничных стихов, вместе с тем концентрация каламбуров достаточно высока.

73Каламбуры ВТ нельзя отнести ни к «эзоповой речи», ни к тайным политическим намекам, – они составляют нескрываемую и неожиданную своей непредсказуемостью ироническую модальность сборника, которая высвечивает и советскую идеологию, и новый быт, и кавказский пейзаж, и самого субъекта. Суммарно каламбурность формирует неоднородное смысловое пространство, определяет его парадоксальный характер.

74Эту парадоксальность остро почувствовал, но не вполне сумел разрешить Г. Адамович в своем отзыве на ВТ:

  • 38 Адамович, Собрание сочинений: в 5 книгах…, c. 187.

В искусстве Пастернака удивительнее всего остроумие, – не в смысле какого-либо зубоскальства, конечно, а в умении пользоваться всем, что до сих пор оставлялось в пренебрежении <…>. Если бы составить перечень сомнительных слов, которые Пастернак употребляет, и нарочитых его газетно-стертых метафор <…>, можно было бы a priori решить, что стихи его смехотворно-нелепы. Неправильные выражения подкрепили бы эту догадку. Но это не так: нравятся нам или нет обильные безвкусицы Пастернака, нельзя не признать, что в целом они у него сливаются в стиль (курсив наш)38.

75Адамович поймал, но не объяснил нерв поэтики ВТ. Уже по выделенным словам видно, что критик не определился, считать ли «шероховатые» обороты проявлением остроумия или нелепицы. Из эмигрантской перспективы объяснить пастернаковскую иронию было затруднительно, поскольку в диаспоре практиковались совершенно другие практики субъективации. Изнутри советского контекста прямому разговору об ироничности препятствовали идеологические условия (напомним, что работы Харджиева–Тренина и Бухштаба долгое время так и не были опубликованы). В итоге ироническая модальность Пастернака на протяжении всего советского времени не могла получить нейтральное толкование.

76В ВТ Пастернаку удалось создать особый поэтический язык, балансирующий не только между простотой и сложностью, но и между пафосом и иронией. Функция иронии, с нашей точки зрения, связана с формированием советского субъекта. Поэт принимает новую действительность, но одновременно не может полностью разделить предлагаемые политические, бытовые и культурные дискурсы, и потому прибегает к остротам как к средству сохранения дистанции и, в какой-то степени, прежней идентичности.

77Ироническая модальность ставит сборник Пастернака в один ряд с модернистами, которые на рубеже 1920-1930-х гг. все чаще прибегали к иронии. Здесь можно вспомнить и некоторые тексты из «новых стихов» Мандельштама, и ряд поздних стихотворений С. Парнок, обыгрывающих идеологический дискурс, и последний сборник К. Вагинова «Звукоподобия». Хотя у Мандельштама, Парнок и Вагинова ирония возникает не всегда за счет каламбуров, для них она оставалась способом говорения о мире в рамках прежде сформированной субъектности.

78В таком контексте ВТ – переходный сборник Пастернака, ставящий поэта на распутье: либо полностью уйти в особую иронично-остраняющую модальность, как это случилось в поэзии обэриутов 1930-х гг., либо принять правила дискурсивной игры и исключить каламбурность и иронию из поэтического арсенала. Пастернак, судя по более поздним стихам, выбрал второй вариант и далее разрабатывал свою дискурсивную субъектность уже без этого приема.

Top of page

Notes

1 Б. Бухштаб, «Пастернак. Критическое исследование», Russian Studies. Ежеквартальник русской филологии и культуры, 2 / 2, 1996, с. 294-359, c. 298. Подробнее о Бухштабе и Пастернаке см.: К. Депретто, Формализм в России: предшественники, история, контекст, Москва, НЛО, 2015, с. 290-305.

2 В. Тренин, Н. Харджиев, «О Борисе Пастернаке», в кн.: Н. Харджиев, Статьи об авангарде: в 2 томах, том 1, Москва, RA, 1997, с. 330-344, с. 337. О контексте статьи Харджиева и Тренина см.: Л. Флейшман, Борис Пастернак и литературное движение 1930-х годов, Санкт-Петербург, Академический проект, 2005, с. 139-142.

3 Ю. Лотман, «Стихотворения раннего Пастернака. Некоторые вопросы структурного изучения текста», в кн.: Ю. М. Лотман О поэтах и поэзии, Санкт-Петербург,Искусство, 2001, с. 688-717.

4 Ю. Левин, «О некоторых чертах плана содержания в поэтических текстах», в кн.: Структурная типология языков, Москва, Наука, 1966, с. 199-215; Л. Кнорина, «Грамматика и норма в поэтической речи (на материале поэзии Б. Л. Пастернака)», в кн.: Проблемы структурной лингвистики – 1980, Москва, Наука, 1982; А. Юнггрен, «Некоторые синтаксические особенности ранней поэзии Б. Пастернака», Scando-Slavica, 28 / 1, 1982, c. 223-234; И. Ковтунова, «О поэтических образах Бориса Пастернака» в кн. В. П. Григорьев (ред.): Очерки истории языка русской поэзии ХХ в. Опыты описания идиостилей, Москва, Наследие, 1995, с. 132-207. А. Жолковский, Поэтика Пастернака: инварианты, структуры, интертексты, Москва, НЛО, 2011.

5 М. И. Шапир, «“А ты прекрасна без извилин…”. Эстетика небрежности в поэзии Пастернака», Новый мир, 7, 2004, с. 149-171. Вызвавшая бурные дискуссии публикация М. И. Шапира заслуживает отдельного разговора (в частности, спорной кажется установка на логизирующее прочтение стихотворений). К некоторым положениям работы мы обратимся в конце нашей статьи.

6 В. Санников, Русский язык в зеркале языковой игры, Москва, ЯСК, 2002.

7 А. Баранов, Д. Добровольский, Аспекты теории фразеологии, Москва, ЯСК, 2008; Е. Рахилина (ред.), Лингвистика конструкций, Москва, Азбуковник, 2010.

8 П. Успенский, В. Файнберг, К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама, Москва, НЛО, 2020. Т. Красильникова, П. Успенский, Поэтический язык Пастернака. “Сестра моя – жизнь” сквозь призму идиоматики, Москва, ЯСК, 2021.

9 Санников, Русский язык в зеркале языковой игры…, c. 197-317.

10 Е. Рахилина, В. Плунгян, «Анекдот как конструкция», в кн.: Е. Рахилина (ред.), Лингвистика конструкций…, с. 138-155.

11 А. Жолковский, Поэтика Пастернака: инварианты, структуры, интертексты, Москва, НЛО, 2011, c. 17-20, c. 298-306.

12 Тренин, Харджиев, «О Борисе Пастернаке»…, с. 330-344.

13 А. Бем, цит. по: Е. Пастернак, et all., Б. Л. Пастернак: pro et contra. Б. Л. Пастернак в советской, эмигрантской, российской литературной критике. Антология, т. 1, составление Ел. В. Пастернак, М. А. Рашковская, А. Ю. Сергеева-Клятис, Санкт-Петербург, РХГА, 2012, c. 519.

14 Г. Адамович, Собрание сочинений: в 5 книгах, кн. 2, Литературные заметки, Санкт-Петербург, Алетейя, 2007, c. 187.

15 Жолковский, Поэтика Пастернака…, c. 19.

16 Б. Пастернак, Собрание сочинений: в 5 томах, том 1, Составление и комментарии Е. В. Пастернак и К. М. Поливанова, Москва, Художественная литература, 1989, c. 375. Далее все стихи ВТ цитируются по этому изданию без библиографической ссылки, но с указанием названия стихотворения.

17 Жолковский, Поэтика Пастернака…, c. 307-314.

18 Б. Гаспаров, Борис Пастернак: по ту сторону поэтики (Философия. Музыка. Быт), Москва, НЛО, 2013, c. 228-229.

19 Там же: c. 230.

20 «… рантье, имеющий пожизненную пенсию от государства» (Н. В. Крыленко, «Процесс Ивана Окладского. Речь государственного обвинителя», 1925); «Всякий унтер-офицер, <…> получает дудку в пожизненное владение как эмблему власти» (Л. С. Соболев, «Капитальный ремонт», 1932); «… получила каменный дом <…> в пожизненное пользование» (К. И. Чуковский, «Примечания к “Воспоминаниям” А. Я. Панаевой», 1927). Здесь и далее иллюстративные примеры даются по НКРЯ и в некоторых случаях по GoogleBooks без точного библиографического указания, но с указанием названия произведения, года и, там где это возможно, автора.

21 «Все <…> будут беспощадно сметены усилиями миллионов рабочих и крестьян, борющихся под испытанным руководством ленинской партии за полную победу социализма, за коммунизм» (А. Маймин, «Путь побед», Известия, 11 июля 1930); «… ибо СССР есть первое в мире пролетарское революционное государство, строящее социализм» (И. В. Сталин, «Международное положение и оборона СССР», 1927); «Коммунистическая партия <…> – наша политика, только под ее руководством мы преодолеем все трудности на пути строительства социализма» («Бригады – в колхозы», Борьба, 1931).

22 Пастернак, et all., Б. Л. Пастернак: pro et contra…, c. 509.

23 А. Селищев, Язык революционной эпохи. Из наблюдений над русским языком (1917-1926), Москва, УРСС, 2013, c. 83.

24 Там же: c, 49-50, 140.

25 «… мы помножим новейшие технические достижения на новые социальные формы» (Большевик, 1930, т. 7, вып. 1); «… мы перенесем в СССР опыт заграницы и помножим на опыт наших работников» («Проблемы Урало-Кузбасского Комбината», 1932). Ср. в строках Маяковского: «мы в новом, / грядущем быту, // помноженном / на электричество / и коммунизм» («Письмо писателя Владимира Владимировича Маяковского писателю Алексею Максимовичу Горькому», 1926).

26 «… часть их обречена ежегодно на раздробление семьи и имущества» (А. И. Хрящева, «Группы и классы крестьянства», 1926); «… или есть следствие известного раздробления рабочих семей путем выбывания из состава семей взрослого элемента» (Вопросы труда, т. 3, 1925).

27 И. Ковтунова, «О поэтических образах Бориса Пастернака», в кн. В. П. Григорьев (ред.), Очерки истории языка русской поэзии ХХ в. Опыты описания идиостилей, Москва, Наследие, 1995, с. 132-207, c.166.

28 Жолковский, Поэтика Пастернака…, c. 222; М. Гаспаров, И. Подгаецкая, «Сестра моя – жизнь» Бориса Пастернака. Сверка понимания, Москва, РГГУ, 2008, c. 31.

29 Н. Фатеева, «Функции соматизмов в поэзии Б. Пастернака», Вестник Балтийского федерального университета им. И. Канта, 4, 2020, с. 34-44, с. 41.

30 Пастернак, et all., Б. Л. Пастернак: pro et contra…, c. 529.

31 Историю слова подоплека подробнее см.: В. Виноградов, История слов, Москва, Институт русского языка им. В. В. Виноградова, 1999, c. 492-493.

32 Здесь мы имеем дело с ложным пониманием этимологии идиомы. Слово вилы первоначально значило “круги” и стало ошибочно связываться с сельскохозяйственным орудием. А. Бирих, В. Мокиенко, Л. Степанова, Словарь русской фразеологии. Историко-этимологический справочник, СПБ, Фолио-пресс, 1998, с. 83.

33 Пастернак et all, Пастернак: pro et contra…, c. 518.

34 При этом на поверхностном уровне лексический ряд строфы может ассоциироваться с идиомой рыба с головы тухнет / гниет (‘негативные изменения распространяются с высших уровней’). Если так, то ее элементы разносятся по разным частям высказывания и варьируются: глагол трансформируется в прилагательное, голова – в головизну (‘голова и части хребта рыбы как пища’).

35 Д. Быков, Борис Пастернак, Москва, Молодая гвардия, 2007, c. 255.

36 Шапир, «“А ты прекрасна без извилин…”…», c. 236.

37 Шапир ссылается на стихотворение В. Маяковского «Блек энд уайт» (1925): «В мозгу у Вилли / мало извилин…». В НКРЯ это единственный пример до 1932 г., где извилины связаны со значением недостаточного ума.

38 Адамович, Собрание сочинений: в 5 книгах…, c. 187.

Top of page

References

Bibliographical reference

Tatiana Krasilnikova and Pavel Uspenskij, Каламбуры Бориса Пастернака в сборнике «второе рождение» Revue des études slaves, XCII-2 | 2021, 307-324.

Electronic reference

Tatiana Krasilnikova and Pavel Uspenskij, Каламбуры Бориса Пастернака в сборнике «второе рождение» Revue des études slaves [Online], XCII-2 | 2021, Online since 01 January 2022, connection on 18 April 2024. URL: http://journals.openedition.org/res/4488; DOI: https://doi.org/10.4000/res.4488

Top of page

About the authors

Tatiana Krasilnikova

Chercheuse indépendante, Nijni Novgorod / Moscou

Pavel Uspenskij

Université nationale de recherche – École supérieure d’économie, Moscou

By this author

Top of page

Copyright

CC-BY-SA-4.0

The text only may be used under licence CC BY-SA 4.0. All other elements (illustrations, imported files) are “All rights reserved”, unless otherwise stated.

Top of page
Search OpenEdition Search

You will be redirected to OpenEdition Search